в пользу «автономной Мингрелии», так как Гогохия примыкал к группировке «автономистов». В расчеты этой группы входит перенесение районного центра из Цаленджихи в Зугдиди, поскольку это должно ослабить остальные районы бывшего Зугдидского уезда за счет одного, главного Зугдидского района.
Наконец, недавно Гогохия вовсе освобождается на поруки и руки у него совершенно развязаны, как для сведения личных счетов со своими врагами, так и для «автономистской» деятельности. Необходимо принять меры к тому, чтобы в деле Гогохия не примешивались посторонние впечатления и чтобы следствию была обеспечена беспристрастность».
Здесь растратчик и похититель девушки-комсомолки (прямо как в «Кавказской пленнице» – «студентка, комсомолка, красавица») предстает еще и зловредным «мингрельским автономистом», а сам Берия – борцом за девичью честь. Правда, любвеобильность самого Лаврентия Павловича была уже тогда притчей во языцех. Позднее, в 1953-м на следствии, ему это припомнили. Тогда Берия признал, что женщин у него в самом деле было много, но что они вступали с ним в интимные отношения исключительно по доброму согласию или, в случае если речь шла о профессиональных жрицах любви – за деньги по установленной таксе. Десятки женщин, оказавшихся в списках бериевских секретарей, напротив, утверждали, что вступали в связь с Лаврентием Павловичем по принуждению, под угрозой репрессий или вообще были им изнасилованы. Что ж, признаться в бескорыстной любви к поверженному шефу МВД было рискованно – сразу могли взять в оборот как «английскую шпионку» и «заговорщицу». Так что всей правды о любовных похождениях нашего героя мы уже никогда не узнаем.
Известный публицист Кирилл Столяров утверждал, что «у Лаврентия Павловича проявилось идиллическое, книжное представление о колхозниках… Голодной, послевоенной деревни он толком не знал, и судя по всему, знать не хотел». На самом деле Берия прекрасно знал деревню 20–30-х годов и не имел никаких оснований считать, что после разорительной войны 1941–1945 годов жить там стало лучше. Он аккуратно поставлял руководству Грузии и Закавказья секретные сводки о настроениях народа.
Надежды на избавление от тягот хлебного кризиса 1928–1929 годов и сплошной коллективизации крестьяне видели в лидерах антисталинской оппозиции. Так, 27 апреля 1930 года чекисты изъяли в Тифлисе до 300 экземпляров троцкистских листовок, где, в частности, утверждалось: «Аппаратная бюрократия захватила власть. Рабочий больше не хозяин своей страны… Даже если пятилетка будет выполнена, это только укрепит строй бюрократии. Рабочие останутся ни с чем. Не нужно поддаваться обману… Сейчас различные части бюрократии, сталинцы, правые, борются друг с другом. Все они, не говоря уже о меньшевистской и прочей сволочи, хотят воспользоваться недовольством в рабочей массе… Сознательные рабочие, глубже усваивайте неисполненное завещание Ленина, чтобы разобраться во всех уловках и маневрах правительственных аппаратчиков… Да здравствует диктатура пролетариата не на словах, а на деле!»
А в Батуме в ночь
