style="font-size:15px;"> А вот дома, по нашу сторону линии фронта, когда разведке выпадает безделье, – другой человек. Тут и «разведпоиск» по личной инициативе в немецком винном погребе, и «реквизированные» гуся-порося – но ведь всегда так обставит, паршивец, что не уличишь на горячем и за руку не схватишь! Специально мародерствовать по брошенным сбежавшими немцами домам ни за что не полезет, но если попадется на глаза что-то ценное – мимо кармана не пронесет. И портсигар у него роскошный, серебряный с кучей золотых накладок, веса такого, что волка убить можно, и часы настоящие швейцарские, причем как они к нему попали, покрыто неизвестным мраком. Есть сильнейшие подозрения, что от языков – он однажды притащил полковника, настоящего барона с фамилией в две строки, еще парочка не простых за ним числилась. Но ни разу ни один «язык» не пожаловался, что у него что-то отобрали. Полковник, я так подозреваю, чисто из дворянской спеси – не зря ж он первым делом спросил, в каком звании тот русский солдат, что его взял. И когда узнал, что по немецким меркам Колька не более чем унтер, как-то сразу эту тему свернул. Негоже, должно быть, показалось барону с пригоршней «фон» «унд» и «цу» на простого унтера жаловаться, да еще младшему по званию (первый допрос с него снимал капитан Анжеров). А ведь курящий был полковник, анжеровские сигареты смолил, не чинясь…
Ну и бабник был фантастический. Сколько медсестричек и связисточек из-за него в подушку плакало… Но и тут, не пойман – не вор. И в Польше отметился, и с немками, хотя я свечку не держал, точно знаю, покуролесил. Причем, в противоположность иным, силу применять брезговал, выезжал за счет личного обаяния (обаятелен был, собака – хорош собой, усики фасонные, чубчик неуставной) да всяких гостинцев (мы на трофейных складах «на нужды действующей армии» немало интересного набирали, натащенного немцами со всей оккупированной Европы). Да и вообще, между нами… В Германии к концу войны мужиков была лютая нехватка, так что не стоит с ходу каждого солдата, кто с ними дело имел, в насильники зачислять – там самые разные коллизии случались.
– Окошко завесь, – приказал я Васе.
Сам задернул шторки своего окна – ага, там и шторки имелись, барские для себя машинки партайгеноссе оборудовали, тут тебе и раскладные столики, и ящик с отделениями для бутылок…
Вася оставил щелочку. Я тоже. И прекрасно видел, как эти клятые «мушкетеры» девушку обступили, как солирует, конечно же, Жиган, ей что-то говорит (слов с полсотни по-немецки он знал, но со своей спецификой – только те, что касались его профессии и амурных дел). Девица, как видно, была с гонором – притворялась, что смотрит сквозь них, а их тут нет вообще.
Тогда Федя Шалдыбин, один из «мушкетеров», достал из кармана галифе круг датской копченой колбасы (явно со склада в Лойбурге, который нам неделю назад достался целехоньким) и принялся плавными движениями водить им перед лицом девушки, а Жиган вкручивал ей что-то, помогая себе выразительными жестами, ничуть не похабными. Она все так же сидела, уже прямая, как натянутая струна, смотрела перед собой.
