славное. Идем-ка в корчму! Эй, корчемщик, корчемщик! Наливай на все.
– А не налью! – «Кабатчик» выставил вперед ногу и упрямо склонил голову. – Не налью, пока не спляшете!
– Пляшите, питухи, пляшите! – подзадоривали зрители. – Не нальет ведь, упырь.
– А и спляшем! – Скоморохи переглянулись, махнули своим. – А ну-ка, робяты, вдарьте по струнам, вострубите в свиристели-сопелицы, раскатитеся бубнами!
Остальные скоморохи, похоже, только того и ждали. Первыми грянули гусли и домры, хорошо так, заливчато, с перебором, Ивана аж чуть слеза не прошибла, да и не его одного. Но это еще была, так сказать, прелюдия – главная-то музыка зазвенела дальше. Впрочем, «зазвенела» – вряд ли удачное слово для обозначения хотя бы и малой толики того бедлама, что вдруг сотворился на торговой площади славного града Угрюмова! Ухали барабаны, звенели бубны, трещали трещотки, колотились-гремели колототушки, брунчалки, это уже не говоря о колокольчиках, бубенцах, боталах и варганах. Еще и на ложках наяривали, и в глиняные свистульки дули, и в сопели, и в свиристели! И вот под весь этот жуткий аккомпанемент «питухи» с «кабатчиком» затеяли пляску, вернее сказать – свистопляску, с посвистом, с подскоками, с вывертами.
А зрителям нравилось! Они и сами подскакивали, подхохатывали, били в ладоши и в морды попавшимся воришкам, во множестве шнырявшим в толпе наравне с продавцами пирогов с требухою, скороспелого сбитня, браги, медового перевара и прочего дешевого простонародного пойла.
Пронька смотрел-смотрел – плюнул, перекрестился да повернулся было уйти. Не ушел – Иван-то Петрович, боярин-батюшка, глаз от пляшущих скоморохов не отрывал, ногою в сапожке малиновом притопывал:
– Эх-ма, эх-ма-а! Эх, хорошо пляшут, заразы!
Уйдешь тут, как же!
Пока подарки выбирали, пока скоморохов смотрели, пока туда-сюда – дело к вечеру. Похолодало, утомившееся за день солнце нырнуло за дальний лес спать. Раничев зябко поежился и плотней запахнул однорядку. Тут как-то незаметно вдруг исчезли, разбежалися скоморохи, вот только что они тут были, скакали – и нету. Вот только что бились-колотились-звенели барабаны, бубны, варганы – и стихло все. Зрители тоже хлынули по сторонам, кто куда. Иван с любопытством покрутил головой и осклабился, обнаружив причину столь быстрого опустения – отряд городской стражи во главе с каким-то священником или монахом. Ну понятно, духовные не вынесли «глуму» и «сраму», прикрыли лавочку, а жаль – нескучное было действо.
– Что ж. – Раничев потер руки, осмотрелся, подмигнул слугам. – Теперь можно и в корчму. По чарочке да домой. Подарки не потеряли?
– Да нет, господине, храним.
– Ну и слава Богу. Тогда идем за башню, к Ефимию.
За старой полуразрушенной башнею как раз и располагалась самая известная угрюмовская корчма, куда и направился боярин Иван Петрович Раничев вместе со своими феодально зависимыми людьми. Направился, надо сказать, вовремя – в корчме уже собралось довольно много народу, еще немного – и не хватило бы места.
