по-отечески продолжал гнуть свою линию начальник отдела. – Бывает же так, что человек не на своем месте. А его истинное призвание где-то рядом, просто он еще не знает об этом. Ты уже два года в подразделении, а толку никакого от этого нет.
– Я стараюсь, Борис Игнатьевич, – пробормотал я, понимая, что никаких особенных аргументов в свою защиту придумать у меня не получается. Если сейчас начальник поднажмет, то я подпишу не только рапорт на перевод в самую глушь нашего острова, но соглашусь и на досрочное увольнение.
– Плохо стараешься, – грустно констатировал Веденеев. – Сам посмотри, свидетели не опрошены, связи между убитыми не выявлены… Я-то думал, что тебе излишняя опека мешает. Может быть, совсем на старости лет с ума сбрендил, загонял пацана. Решил, надо тебе самостоятельное расследование поручить, и тогда несомненно сумеешь проявить себя! А ты?
– Я найду, Борис Игнатьевич! – горячо заверил я начальника, для убедительности прижимая руки к груди. – Мне просто нужно еще немножечко времени.
– Ну не знаю, – с сомнением покачал головой Веденеев. – Пойми, время детских игр закончилось. Ты служишь в самом сердце нашей Службы Правопорядка, и здесь место для настоящих профессионалов, которые могут грудью встать на пути преступности и беззакония. Подумай сам, может быть сейчас ты занимаешь чье-нибудь место?
С каждым словом начальника моя спина непроизвольно сгибалась всё ниже и ниже. Голос Веденеев струился мягко, заполняя всё моё сознание, вытесняя любые ростки сопротивления. Я отчаянно пытался придумать, как можно выпросить отсрочку неизбежного, но опытный служака знал, как заставить подчиненного принять именно то решение, которое он считал единственно верным.
Собрав волю в кулак, я всё-таки выпрямился и предпринял последнюю попытку спасти свою карьеру в Управлении.
– Борис Игнатьевич! – с пылом начал я, но все мои усилия пропали зря.
Дверь с грохотом распахнулась и на пороге возник Столетов. Его обычно невозмутимое лицо было красным, а короткие волосы на голове стали похожи на иголки ощетинившегося ёжика.
– Что случилось? – недовольно воскликнул Веденеев, уже, видимо, приготовившийся услышать от меня заветные слова, что я готов уйти.
– Борис Игнатьевич, – задыхаясь, как будто только что бежал, выдавил из себя Столетов. – Там Сечкина отпускают!
– В смысле?!! – подскочил начальник отдела, едва не перевернув свой письменный стол и опрокинув на пол папку с моими бумагами. – Кто разрешил? С какого перепуга?
– Начальник управления, лично, – развел руками Столетов, отодвигаясь, чтобы пропустить мимо себя Веденеева, который тоже покраснел и теперь неуправляемым реактивным снарядом спешил навести порядок.
Про меня уже все, конечно же, позабыли, и я мысленно порадовался, что перевод в глухомань ненадолго откладывается. Хотя, возможно, что это лишь последний глоток воздуха перед казнью, но будем верить
