полотенце.
– Этот чай лучше заваривать в стеклянной посуде – выглядит эффектнее. Но… в моем доме стеклянная посуда долго не живет, – он пожал плечами.
– В фаянсе тоже довольно эффектно, – улыбнулся Тарас Адамович.
– Благодарю, – хозяин квартиры поднес чашку к губам.
– Стало быть, вы часто… не разделяете эстетических вкусов ваших клиентов? – спросил бывший следователь.
– Только если они – неотесанные мужланы, – резко бросил Щербак. – Это был Назимов.
Следователь отставил чашку, пронзил его взглядом.
– Да, Сергей Назимов. Приходил за картиной. За «Верой», – развел руками художник. – Не вижу смысла скрывать это от вас.
Тарас Адамович внимательно следил за его движениями. Щербак медленно поставил чашку на столик, поднялся, подошел к этажерке, развернул одну из картин, стоявшую у стенки. На картине была изображена балерина. Тарас Адамович не знал, как называются балетные позы и па, вероятно, и для движения, остановленного во времени художником на полотне, существовало какое-то название. Балерина замерла, сложа руки куполом над головой. Хрупкая, прекрасная и неуловимо знакомая. Потом он понял – в чертах Веры Томашевич угадывалась внешность ее сестры.
– Хорошая, – похвалил бывший следователь картину.
– Назимов хотел ее купить.
– Не сошлись в цене?
– Вроде того, – художник грустно улыбнулся. – Он считает, что ее можно купить, для меня же она – бесценна.
– Он не говорил, зачем ему понадобилась эта картина?
– Нет. Мы вообще не очень долго говорили. Цицероном его не назовешь, – он еще раз приложил полотенце к глазу, скривился. Тарас Адамович глотнул чаю. Дивный вкус, невероятный аромат.
– Кстати, если желаете, то можете спросить у него лично, зачем ему понадобилась картина – он оставил свой адрес. – Щербак небрежно взял с этажерки журнал, на обложке которого размашистым почерком чернело «Тарасовская, 6, кв. 10».
Тарас Адамович аккуратно вписал адрес в свою записную книжку.
– На тот случай, если я вдруг передумаю с «Верой», – объяснил Щербак, хотя следователь и не требовал объяснений.
Гость художника допил чай, грустно посмотрел на цветок, устало свернувшийся на донышке чашки. Теперь он не восхищал красотой, как давеча, когда вынырнул из-под воды в маленьком фаянсовом озерце. Тарас Адамович осторожно поставил чашку на столик и спросил:
– А зачем вы писали картину?
– То есть?
– Если не собирались ее продавать. Разве художники не для этого пишут картины?
Щербак задумался, откинулся в кресле, убрал волосы со лба.
– Не могу сказать. Писал, потому что… хотелось видеть ее такой. Понимаете, Вера все чаще пробовала танцевальные… эксперименты. Классика балета – танец на пуантах. Но Вера… она говорила, что танец босиком – это новое рождение балета.
– Вы так не считаете?
