надо делать хорошо. Это главное в его жизни дело определяло и его отношение к женщинам.
Разговор об истории, который они начали, несмотря на очень и очень волнующую тему, был спасительным, разряжающим напряжение. И всё-таки эта тема уместнее была бы в другой обстановке. Они оказались в положении, когда мужчина и женщина, в глубине души, уже чувствуют необыкновенное единение. Но, не менее отчётливо ощущается и непреодолимый барьер, разделяющий их. Он, этот барьер, сдерживал и наших героев. Ведь сами по себе отношения между мужчиной и женщиной основаны на таинстве продолжения человеческого рода. И это таинство не терпит легковесности и легкомыслия.
Синеусов, разумеется, в тот момент вовсе не задумывался о столь высоком духовном смысле происходящего с ним, но подсознательно, на интуитивном уровне, относился к находившейся рядом Ирине, как к какому-то необыкновенному, божественному сосуду, который можно повредить дерзким прикосновением. И он не смел, повредить этот сосуд. Для того же, чтобы он мог прикоснуться к нему, для того, чтобы сделать шаг к тому, о чём не мог не думать как мужчина, будучи рядом с необыкновенной привлекательности женщиной, нужны были какие-то неожиданные, независящие от него обстоятельства. В отношениях с женщинами он был довольно безгрешен, отставая заметно от многих товарищей по службе, да и вообще многих мужчин его возраста, и других, более старших возрастов. Но на то были особые причины, речь о которых ещё пойдёт впереди. Если и случались встречи, он никогда не совершал подлости в отношениях с прекрасным полом, не совершал в силу своего воспитания, своих убеждений. И эти убеждения были достаточно сильны, хотя не имел он ещё в ту пору того стержня, которыё даёт единственно Православие, как не имели в ту пору этого стержня и многие другие. Потому-то благочестие того времени, даже основываясь на традициях предков, всё же было не слишком прочным. Синеусов несмел сделать очередного шага к сближению сам, но если бы Ирина сделала этот шаг, ничего сдерживающего уже не было бы.
Он даже ещё не открыл бутылку Шампанского, он всё ещё чувствовал себя скованно. Вдруг вспомнил, что и ему не худо переодеться, извинился, что оставляет Ирину на несколько минут, и вышел из комнаты, прикрыв за собою дверь. Быстро приняв душ, облачился во всё сухое и, уже собираясь выходить из ванны, коснулся её юбки. Она была ещё совсем сырой. Снова всколыхнулся рой мыслей – вряд ли могла одежда её достаточно подсохнуть. Вернувшись в комнату, наполнил бокалы и сказал:
– Первый тост предлагаю на брудершафт.
…От воспоминаний оторвал шум открывшейся двери. В купе вошёл Труворов и спросил:
– Не спите ещё?
– Рановато, – отозвался Синеусов, недовольный тем, что снова придётся поддерживать какой-то разговор.
Но он ошибся. Труворов быстро разобрал постель и лёг спать, отвернувшись к стене. Порадовались этому сразу два человека. Не
