меня нет иллюзий, – сказал я осторожно. – А у тебя они были. Помнишь Исмаила?
– Помню, конечно. Я знаю, он стал успешным, у него появился свой бизнес… Где он сейчас?
– Он погиб, совсем недавно. Уже после того, как у тебя все произошло. Сгорел вместе с машиной.
– Как сгорел?! У него была старая машина?!
– У него была новая машина. Он купил новенький «Volkswagen» и поставил его перед домом. Но в ту ночь наши люди… Нет, мне трудно произнести слово: наши. В общем, они традиционно развлекались: подкладывали петарды под машины турок. Машина Исмаила вспыхнула, он выбежал ее тушить, и тут взорвался бензобак.
– Почему они подкладывали петарды?!
– Потому что турки – другие. Я писал об этом по поручению редакции, и один из тех, кто поджигал машины, дал интервью – инкогнито. Так вот он сказал: мы даем понять, что они другие и лучше бы им отсюда убраться. Это ведь иллюзии диктовали тебе: пойди, пообщайся по-человечески с «чужими», и все проблемы за секунду решатся! Все обнимутся, как братья, и начнут жить по общим законам! Не-ет, Франц, все гораздо сложнее! Помнишь форму здания твоего института? Снизу она не различается, но с птичьего полета заметно, что институт Густава Штреземана выстроен в форме вопросительного знака.
– И что?
– Вопросительного, заметь. Основатели этого учреждения были осторожными людьми. Понимали, что сливаться в объятиях одним и другим – очень непросто!
Вторым явился Норман, что тоже объяснимо. Он сидит в моем подсознании, командует воображением, и я не удивлюсь, если в пути он явится мне подобно тому, кто явился двоим, идущим в Эммаус…
Сестра – другое дело, тут нет никакой мистики. Ее адрес тоже имеется в блокноте; три месяца назад я даже отправил ей заказное письмо, вернувшееся с пометкой: адресат отсутствует. А я так хочу разыскать ее!
Пока же я топчусь в этом польском тамбуре, не решаясь перейти из одного вагона в другой. Хожу по городку, наблюдаю деловую суету местных «гешефтмахеров», пью кофе или пиво, по возможности общаюсь. В одном кафе мой костюм привлекает внимание пожилой польки, учительницы немецкого языка. Оказывается, пан Анджей утаил массу сведений об этом городке, очень древнем и даже знаменитом. Городок находился под властью множества королей, не раз переходил из рук в руки – в общем, обладал многовековой историей и даже мистическими преданиями. В местном костеле, как мне сказали, имелась статуя Мадонны, которая воздействовала на погоду. Если неделями хлестал дождь или налетал шквалистый ветер, Мадонну выносили из костела под открытое небо и начинали молиться. После чего метеообстановка тут же нормализовывалась.
– А где сейчас эта статуя?
– Погибла. Во время войны в костел попала бомба, и Мадонна сгорела.
Пани Гражина (так зовут мою визави) очень хочет рассказать что-то еще, но мне, к сожалению, пора покидать тамбур, я и так задержался.
Перед отъездом я спрашиваю пана Анджея насчет Мадонны – слышал ли он об этом? Тот озадаченно чешет затылок.
– Слышал
