с экипажем любовницы.
Соборовав Людовика XV, монсеньор де Фиц-Джеймс сказал, взяв слово от имени короля:
– Господа, король просит прощения у Господа и своего народа за недостойное поведение и дурной пример, который он подавал. Он признает, что не заслужил носить имя христианнейшего короля и возлюбленного сына Церкви. Он обещает исполнить все условия, которые потребует от него духовник.
Это почти те же самые слова, которые король произнесет на смертном одре, прогнав госпожу Дюбарри, однако они не помешали ему предаваться плотскому разгулу на протяжении тридцати лет.
Однако в тот раз Людовик XV уже не мог отречься от своих слов, ибо вскоре последовала его кончина. В Меце же он униженно склонил голову, и когда епископ Суассонский добавил, что Его Величество намеревается запретить герцогине де Шатору находиться подле дофины, Людовик XV слабым голосом произнес:
– И ее сестре тоже.
На пути назад Мари-Анн на два дня остановилась отдохнуть в Бар-ле-Дюке; там она узнала, что в состоянии короля наступило поразительное улучшение. Тогда она написала Ришелье весьма разнузданное письмо, в котором сквозила печаль влюбленной женщины, но еще более – озлобление честолюбки, а также вместе с опасением за будущее безумная надежда на возврат былого. Тем не менее о возможной смерти короля она говорила с сухостью, заставлявшей усомниться в ее любви.
В ожидании дальнейших событий она обосновалась в Сент-Менегульде. Там она получила письмо Ришелье с подробностями об унижении, которое духовенство заставило вытерпеть короля в Меце. Мари-Анн ответила дяде, что решительно возвращается в Париж.
Она отправляется в путь под улюлюканье узнавшей ее толпы; в Париже она узнает, что король совершенно поправился, а также и то, что он просил прощения у своей жены, и та, заливаясь слезами, упала в объятия мужа.
Выздоровление короля вызвало в столице и во всей стране бурю радости, из-за чего Людовик XV получил прозвище Возлюбленный, которое его беспорядочная личная жизнь в конце концов превратит в насмешку.
Эта радость, выражавшаяся в отправлении многочисленных молебнов как в Париже, так и в провинции, не помешала Барбье вынести такой приговор в своем дневнике: «Лично я беру на себя вольность рассматривать его поведение как весьма непристойное, а внезапное публичное покаяние – как явный позор. К чему было устраивать этот церковный фарс? Довольно и того, что король в глубине души искренне раскаялся в содеянном, не выставляя этого напоказ».
К этому мнению рассудительного горожанина вскоре присоединится и сам Людовик XV, чувствующий себя глубоко униженным навязанным ему публичным поступком.
Поправившись, он нанес визит вежливости родителям жены в Люневиле, затем возобновил военные действия. Мария Лещинская робко спросила у него, не может ли она сопровождать его в Страсбург, но король жестко ответил, что не стоит.
Королева возвратилась в Версаль тем более опечаленная, что там она узнала о смерти одной
