деликатного замечания: в задержке виноваты не местные, а почвовед, прибывший с сэром Гербертом из Лондона.
Церковные часы пробили четверть.
– Слышите? – укоризненно спросил сэр Герберт. – Без четверти шесть.
Вуд не успел ответить, слыша справа взрыв кашля.
– Ох, как он мне на нервы действует! – раздраженно добавил сэр Герберт.
Оба оглянулись на кашель и строго посмотрели на джентльмена в черном, который гнусаво объявил в свою защиту:
– Я простужен. – Он вытащил огромный белый носовой платок и в доказательство громко высморкался.
Сэр Герберт неодобрительно заворчал.
– Это я вызвал гробовщика, – примирительно сообщил мистер Вуд. – Опознает гроб, когда вытащим. – Он многозначительно посмотрел на могильщиков, которых снова задержал ученый, черпая в бутылочки землю.
– Знаю, зачем он здесь, только, судя по виду, кто-то скоро его в гроб положит.
Услышав подобное оскорбление, гробовщик отошел еще дальше, содрогаясь от негодования. Становилось заметно светлее. Кругом мелькали тени, внушая сэру Герберту боязливое ощущение, что за ним наблюдают каменные херувимы и ангелы. Мраморные руки воздеты, глаза без зрачков в ужасе глядят на кощунство, совершаемое перед ними живыми людьми. Блеклая полоска на горизонте начала розоветь.
«Красный закат – веселись, пастух; красный рассвет – берегись, пастух», – вспомнил Вуд. Будем надеяться, это не дурное предзнаменование. Еще не хотелось присутствовать при эксгумации, как любому другому представителю министерства внутренних дел. Он вообще не любит церковные кладбища, и особенно вычурные надгробные скульптуры. Сказал однажды своей дочери Эмили, только наполовину в шутку, что хочет видеть на собственной могиле простую плиту с надписью: «Здесь покоится Джонатан Вуд. В чем ошибался, а в чем он был прав, пусть решит Высший суд». Эмили не улыбнулась. Наоборот, так расстроилась, что пришлось от души извиняться, настаивать, что он чувствует себя прекрасно, нечего волноваться, большое спасибо. Лучше вообще не бывало. Нигде ничего не болит.
– Могу признаться, Вуд, – тихо проговорил сэр Герберт, – министерству внутренних дел все это не по душе. Будь я проклят, у нас нет ничего, кроме заявления уволенной домоправительницы и кучи местных сплетен. Я уверен, если дело дойдет до суда, защита отпразднует победу. Если б у отца покойницы не оказалось приятеля в кабинете министров, не было бы никакой эксгумации.
– Набор обстоятельств классический, – объявил Вуд, выпростав подбородок из шарфа. – Репутация мистера Оукли давно сложилась в городе – мот, успевший спустить свои деньги задолго до женитьбы на богатой невесте. Будь у него хоть капля рассудка, он перестал бы бегать за каждой юбкой, но это, осмелюсь сказать, вошло у него в обычай. Жена угрожала разводом. Поэтому, – заключил Вуд, прибегнув к просторечию, – он ее и прикончил.
На что последовал язвительный ответ:
– Еще
