этот был я, и жизнь была моя, и сидела я теперь подолгу в своем любимом зеленом кожаном кресле и разглядывала её. Рисунок был очень простой – песочный желтовато-бежевый неровный фон, бордюр из небольших колючек по всему периметру, четыре колючки покрупнее, по одной на каждый угол, и большое зелёное дерево в центре. Оазис. Дерево напоминало мне эмблему института Вайцмана – не знаю почему, форма у него совсем другая, и я теперь часто размышляла о непонятных рыжевато-коричневых пятнышках, вытканых у нижней части кроны дерева. Пятнышек было шесть и расположены они были симметрично относительно ствола того же цвета – три слева и три справа. Странным образом, пятнышки помогали концентрироваться, и работа после сидения в кресле бежала быстрее и веселее – неважно, писала ли я очередную статью в Physical Review Letters или про крапиву в туалете. Я как-то перестала разделять эти виды деятельности, и на экране компьютера висели теперь всегда оба файла, а текст писался то туда, то сюда, то по-английски, то по-русски, и были это на самом деле просто части одного и того же текста, кусочки громадного пазла, которые мне или кому-то другому только ещё предстояло собрать воедино…
Иногда кусочки прилеплялись друг к другу сами, как будто притянутые магнитом, оказываясь записанными в один файл, и выглядело это очень смешно, к примеру так:
«Author is sincerely grateful to V.E. Zakharov for his encouragement and permanent interest for this work, and whose numerous results in the theory of wave turbulence gave us necessary insights while creating a model of laminated turbulence. И улетела в Варвик, прихватив с собой свою новую теорию о слоистости волновой турбулентности и меховые тапочки 44го размера для вечно мерзнущих ног вышеописанного профессора с проблемными яйцами».
Теперь – прежде, чем отсылать тексты в научные журналы – мне приходилось их особенно внимательно вычитывать и вымарывать из них разные там облака, в штанах и без оных. При этом очень помогала новая мебель – когда ее привозили, мне приходилось на несколько часов оставлять свою писанину, что здорово прочищало мозги. Закончить статью про межсезонные колебания в земной атмосфере мне помогла небольшая застеклённая витрина для хрусталя, которая замечательно вписалась в угол между книжными полками в гостиной. А открытые вопросы теории слоистой турбулентности были сформулированы благодаря вовремя приехавшему шкафу для пылесоса, гладильной доски и прочих хозяйственных надобностей.
К концу июля я закончила и отослала, куда надо, три новые статьи – и опять превратилась шар. Как в Израиле, только ещё хуже. При этом пенять на жару уже не приходилось – она вдруг кончилась, и таки нужно было идти к врачу и разбираться, в чём дело. Разборки заняли две недели, втечение которых я лежала в больнице, а врачи проверяли гипотезы. Теперь я точно знаю, чего у меня нет: опухоли в мозгу, проблем с сердцем, почками и печенью, гормональной перестройки организма, остеопороза, артрита, холеры, тропической лихорадки и прочих нормальных человеческих заболеваний. Я даже не беременна. Как выразился Тор, разыскавший меня из Осло по телефону, обзванивая все Линцские больницы по очереди, «Du bist pathologisch gesund». На здоровье всё это, тем не
