положение об организации ополчения.
Я заметил его величеству, что помянутое положение составлено было при иных условиях, – что там шла речь о сформировании отряда лишь из людей, добровольно представленных; но что теперь, когда дворянство само определило численность ратников, которых оно поставит, прежнее положение являлось уже не подходящим. Государь согласился с моим замечанием, раскланялся с собравшимися дворянами и, пройдя в залу, где находились купцы, сказал им несколько лестных слов, сообщив им о предложении дворянства, и, приказав мне прочитать им правила, выработанные второй комиссией, сел в карету и уехал в Кремль. Я не дал купечеству времени остынуть. Бумага, чернила, перья были на столе, подписка началась и менее чем в полчаса времени дала 2 миллиона 400 тысяч рублей. Городской голова, имевший всего 100 тысяч капитала, первый подписал 50 тысяч рублей, причем перекрестился и сказал: «Получил я их [деньги] от Бога, а отдаю Родине».
Я возвратился в Кремль с известием [о сборе] 2 миллионов 400 тысяч рублей и застал государя в его кабинете с графом Аракчеевым и с Балашовым. Десятый человек с населения представлял итог в 32 тысячи человек, снабженных продовольствием на 3 месяца; да, сверх того, сумма, пожертвованная купцами. Государь заявил мне, что он весьма счастлив, что он поздравляет себя с тем, что посетил Москву, и что назначил меня генгубернатором. Затем, когда я уже уходил, он ласково поцеловал меня в обе щеки.
И. Радожицкий
Походные записки артиллериста, с 1812 по 1816 год
Мы думали, что непременно пойдем навстречу французам, сразимся с ними на границе и погоним их далее. Но кто знал политические обстоятельства, тот иначе рассуждал. Собственно первое наше нападение было бы дерзко и несчастливо; судя по превосходству сил неприятельских перед нашими, даже безрассудно б было при встрече давать решительное сражение. Французских войск, привыкших к победам, собралось тогда вдвое против наших. О самом предводителе их должно сказать, что история новейших времен не представляла ему подобного ни в счастье, ни в искусстве побеждать. Кто бы осмелился состязаться с ним? Кто бы превозмог его стратегию и тонкую политику? Наполеона стали побеждать только собственным его оружием: приняв ту же систему политики и тот же образ войны. И так слабейшему надлежало прибегнуть к военной хитрости: уступать шаг за шагом сильному неприятелю, заводить его далее и далее, в леса и болота, где недостаток продовольствия, изнеможение от продолжительных маршей и суровость климата столько бы истощили его, чтобы наконец слабейший осмелился напасть на обессиленного врага своего. Пример гибели Карла XII освежился в памяти русских. Наполеон, путеводимый судьбой, хотел быть беспримерным.
Русские до сего времени не умели ходить назад, и слово ретирада в их понятии заключало в себе нечто предосудительное, несвойственное достоинству храбрых воинов, приученных Румянцевым и Суворовым ходить всегда вперед и побеждать. Иной полководец, может
