руку протянул за вашими документами…
– О-ой! Больно! – застонала Кира, сгибаясь пополам и хватаясь за лодыжку. – Наверно, я ногу сломала.
Растерянно хлопая голубыми глазами, Николай с жалостью смотрел на стонущую от боли женщину – вряд ли можно сломать ногу, поскользнувшись на ступенях крыльца, хотя кто знает… Он вызвал по рации из служебного помещения над гаражом телохранителей и, пока они бежали к дому, помог Кире присесть на ступени.
С болезненным видом потирая ногу, хотя боль гнездилась совсем в других месте: в коленях, боку и в пальцах, Кира быстро анализировала ситуацию – полицейский капитан поверил в то, что, возможно, она, и правда, сломала ногу и, похоже, очень испугался за свою репутацию.
Но чего-то явно не хватало… Чего?
Подумав немного, Кира догадалась – не хватало слез! Ведь слезы – это, женское оружие. Она убедилась в этом, когда, добиваясь своего, рыдала на плече…
Сжав кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони, Кира заплакала.
Крупные прозрачные слезы, словно жемчужные бусины, покатились из ее застывших широко открытых глаз. Они капали на серую с черными разводами шелковую футболку и тут же растворялись, исчезали в стальном цвете шелка, делая его темным и таинственно влажным…
На мужчин, и правда, женские слезы произвели неизгладимое впечатление – соляными столбами они застыли на мраморном крыльце и дорожке, беспомощно глядя на плачущую женщину.
А Кира, вспоминая самые печальные события своей жизни, отдалась на волю жалости и напропалую жалела себя, глядя в пространство остановившимся взглядом.
«– Бедная я несчастная! Одинокая, горемычная! Никто меня не любит! Никто не жалеет! Никто корочки черствой не подаст и не заступится за сироту неприкаянную! Нет ни дома у меня, ни пристанища на ночь! И некуда мне, разнесчастной, приклонить свою буйную головушку – ото всюду меня прогоняют! Никто не пустит меня в свой дом, никто ножки мне не омыть натертые, израненные! Никто не обнимет меня за плечи, не выслушает боль-печаль мою, не погладит по голове, как маленькую, не приголубит! Никто слез моих не осушит и не разделит со мной мое горе-горькое! Бедная я несчастная! Одинокая, горемычная!»
Она вспомнила, как совсем маленькой трехлетней девочкой в гостях у родственников на Украине заблудилась на колхозной бахче среди огромных полосатых арбузов; как шла наугад по бесконечному полю и падала на сухую комкастую землю, цепляясь маленькими ножками за длинные толстые арбузные плети; как плакала от страха и голода, забившись от обжигающих солнечных лучей под колючие лопухастые арбузные листья; как долго-долго ковыряла палочкой твердую полосатую арбузную корку, чтобы хоть как-то утолить мучительные жажду и голод; как тряслась от страха в ночной холодной темноте и плакала от счастья, когда поздно ночью ее все-таки нашла спущенная с цепи хозяйская собака, которую она украдкой кормила привезенными из Москвы гостинцами: печеньем
