или радиоволной. Для нее это все было просто информацией. Чьими-то побуждениями к тем или иным действиям. И когда в окружающем пространстве мелькнула идея пули с сердечником из реликта, тварь завибрировала от беспокойства. Она прекрасно понимала, что такое реликт, и как он способен воздействовать на нее. Реликт был единственный фактором, который способен остановить ее, ограничить, или даже убить. Что угодно она могла допустить, только не контакт с реликтом.
Пока тварь шарила щупальцами восприятия в окружающей информационной среде, Кроссман пребывал в крайне нестабильном состоянии. Его словно парализовало. Он не падал со стула, но не мог пошевелить никакой частью тела, не мог произнести ни звука. При этом он все видел сквозь багровую пелену, как на стройплощадке, и все слышал, но как-то странно, словно чужая речь утратила приписанный словам смысл, а превратилась просто в набор изменений давлений воздуха на барабанных перепонках. В звук, как он есть.
Сознание оказалось оттеснено вглубь личности. Оно продолжало работать, но перестало контролировать тело. Лишь подсознание выполняло привычные ему функции поддержания дыхания, сердцебиения и температуры тела. Кроссман не мог припомнить, чтобы до такой степени когда-то терял контроль над собой. Тем не менее, он чувствовал, как информация из окружающего мира вливается в его мозг, словно по проводам, создавая не словесные оценки, а лишь яркие образы, окрашенные инстинктивным ответом. Сущность, контролирующая тело, не знала ни слова «снайпер», ни слова «сердечник», ни слова «реликт». Но при этом понимала любой из этих образов на уровне того, как они способны изменить ее собственное состояние.
Воспринимая энергию радиоволн, изменения звукового давления, перемещение и расположение энергетических сгустков тепла и массы, сущность пришла к выводу об опасности ситуации, в случае выхода наружу. И, без затей, заблокировала тело Кроссмана в сидячем положении. Он остался за столом, перед ним на подносе лежал недоеденный бутерброд, но никаким усилием разума или воли он не мог изменить ситуацию. Он словно превратился в статую, в манекен, внутри которого теплится разум.
Между тем время шло, ничего не менялось, и Плант, сидя за пультом в автобусе, забеспокоился. Он связался с наблюдателями в зале, приказал направить на Кроссмана объективы скрытых камер, а так же вывел на монитор изображение с камер наблюдения в зале ресторана. Но все мониторы показывали одно и то же – Кроссман сидел неподвижно, с ничего не выражающим лицом, и не было никаких признаков, по которым можно было бы сделать вывод о его плане дальнейших действий.
Подумав, Плант передал в эфир о положении дел, чтобы не томить бойцов ожиданием в неизвестности.
– Он так и до закрытия может просидеть! – прозвучал в динамике рации голос командира группы захвата. – А оно в двадцать три часа.
На самом деле, командир был прав. Группа захвата хорошо работает на адреналиновом стимуле, когда
