краткий промежуток времени она вышла оттуда и, пав на колени перед иконами, начала с жаром молится. Роман, перебравшийся к тому времени поближе к горнице и подглядывающий за происходящим в щель, некоторое время наблюдал за матерью с каким-то странным безразличием. Потом словно перевернулось у него что-то в груди, и он, вбежав в горницу, рухнул на колени возле матери. Мать, заметив сына, потянулась к нему и, прижав его голову к своей груди, заговорила жарким быстрым шепотом:
– Помолись, помолись, сыне, Господу нашему и Пресвятой Богородице, чтобы простили они тебе великий твой грех! Помолись, и, может, кара Божья не обрушится на твою неразумную голову!
Слезы брызнули из глаз Романа и потекли по щекам. Он принялся вместе с матерью творить молитву, отбивая поклоны и шепча святые слова непослушными губами. Но не за себя молился Роман. Не искупления грехов просил он у Бога. Просил он за мать свою, чтобы не стала она еще несчастнее, чем прежде, и за столь нелюбимого отца, от всего чистого своего сердца желая ему добра и прося у Господа успокоения его грешной душе.
Неизвестно, что происходило в опочивальне, ни звука не доносилось из-за крепкой дубовой двери, но вот она отворилась. Судейский вышел из опочивальни спокойным и благодушным.
– Думаю, хозяйка, что волноваться вам не о чем, – сказал он, уловив в материнских глазах немой вопрос. – И хотя дело темное, супруг ваш предоставил мне веские доказательства к тому, что никто в нынешнем плачевном состоянии вашего мужа не повинен, кроме него самого.
Мать стояла тихо и только кивала головой. Слезы стояли в ее глазах, и грудь тяжело вздымалась и опадала.
– Ну, а теперь мне пора. Уже поздно, а еще до города путь неблизкий предстоит, – подытожил судейский и направился к выходу. Вскоре послышался дробный перестук копыт его коня.
Как только судейский покинул дом, мать бросилась в опочивальню, откуда и не выходила до середины ночи.
Роман забыл про сон и еду. Он сидел на лавке в самом темном углу горницы и только одна мысль свербила его мозг: «Что такого сказал отец судейскому? Отчего не сочли его, Романа виновным?» Но ответов на вопросы не было, сколько отрок ни ломал себе голову.
В доме повисла тягостная тишина, хотя никто не спал. Все слуги собрались на кухне, где перешептывались, обсуждая произошедшее и гадая о будущем хозяина, хозяйки, да и их самих. Мать так и не выходила из опочивальни, только кликала раз или два девку, чтобы та принесла воды да свечей.
Роман еще долго сидел в своем углу, таращась невидящими глазами на строгие лики икон, освещенные тусклым светом лампады, и сам не заметил, как задремал. Проснулся он оттого, что хлопнула дверь. Посмотрев в окно, Роман понял, что проспал довольно долго, потому что на улице уже брезжил серенький рассвет. Тем временем в горницу вошла мать. Лицо ее было бледно, под глазами залегли темные круги, весь вид ее был воплощением скорби.
– Иди, отец зовет тебя проститься, – сказала она Роману, и он увидел, как по щекам ее
