неопытности и от избытка деликатности Костя поторопился успокоить бедняжку:
– Сразу и никто? Многим нравятся стройненькие.
– Правда? – сразу прицепилась девица, – а вам какие нравятся? А я вам нравлюсь? А в вас все девчонки с нашей улицы втрескались. А я и не знаю даже: в вас влюбляться или в Сашку? Вы, конечно, городской и в форме, а Сашка зато целуется классно.
– Давайте по существу, – откашлялся Костя.
В отражении огромной, до блеска надраенной кастрюли он видел, как лицо его медленно, но верно заливает предательская краска.
– А вы что, еще не поняли? – захлопала короткими, высветленными солнцем ресницами Маринка, – да продукты же у нас сегодня скрали! И вчера тоже скрали! И позавчера!
Уходим – все на месте, приходим – холодильник пустой, полуфабрикаты – как кверху поднялись, даже костей от мяса не остается. Да еще и пол весь натоптанный.
– То есть налицо факт кражи? – оживился Комаров.
Он мгновенно забыл о тиранящем его совсем недавно голоде и весь подобрался, словно городской ирландский сеттер, почуявший кошку. Костя успел отдохнуть от первого, чрезвычайно сложного дела и даже немного затосковал, пленяя пьяненьких односельчан и воспитуя подрастающее поколение. Быстренько прогнав в голове лекции по расследованию дела по горячим следам, он построил команду общепита в линейку, рассортировал их по степени важности, оставил одного – самого подозрительного, а остальных добровольно запер на складе.
Снимал показания Костя правильно и по-очереди, школу милиции он закончил с одними «пятерками». Записывал все, до мелочей, держал себя бесстрастно и уважительно, вопросы задавал глядя в область бровей – как и учил его Виктор Августинович Афиногенов – вечный преподаватель школы милиции. Никто не знал, сколько лет Афиногенову. Виктор Августинович всегда был подтянут, худощав, выглядел безукоризненно. Его никак нельзя было назвать седеньким и стареньким, хотя в пижонски уложенной шевелюре не наблюдалось ни одного темного волоса, а возраст… Кто его знает! Небольшую ориентацию давали сведения о том, что пенсионный возраст у него наступил лет тридцать назад, до работы в школе милиции он работал в угрозыске, а начинал, как говорили, в ЧК. Впрочем, о работе в ЧК Виктор Августинович никогда не распространялся, поэтому Костя не особенно верил слухам.
В двери столовой уже ломились непривыкшие к лишениям и голоду американцы, а Костя еще не закончил опрос служителей ножа и половника. Наконец, когда гости совхоза начали скандировать что-то бойкое и похожее на «Йес, скотин», Костя поставил точку на седьмом из исписанных мелким, угловатом почерком листе.
– Что это они там кричат? – насупился он, – что значит: "Да, скотине? Это они мяса так просят или обзываются? А может, они из Гринписа и так протестуют против мясной пищи? Ну-ка, запускай, разбираться будем!
– Да это они не про скотину орут, – успокоила его разрумянившаяся от допроса Маринка, – это их научил кто-то так еду просить.
–
