иконостас был хрустальный и у нас, в Казанском.
– Где же все это? – вырвалось у отца Викторина.
– Поколотили… Ребятишки череп генерала, Сергея Ивановича, вместо мяча гоняли.
– И все это утрачено? – Батюшка держал в руках хрустали, как птенцов живых.
– Много чего утрачено! – Сторож принялся заворачивать в тряпицы хрустали, прятать в посох. – Над Царскими вратами благословляла народ «Тайная вечеря». Говорили, Леонардо своей рукой рисовал.
– Леонардо да Винчи?!
– Кто его знает! Мальцов, однако, великие деньги за икону пожертвовал. Большая икона до сих пор в Милане, а малая – Людиновская.
– Где же она?! Агафон Семенович!
Старик дал посох батюшке, глаза утер обеими ладонями:
– Латышский стрелок не поленился, полез, финкой вырезал «Вечерю» из рамы, своим кинул. – Из глаз сторожа мелким бисером сыпались слезинки. – Раздирали в клочья. Так волки добычу рвут, я это видел. И волков, и стрелков.
Отец Викторин взял старика за руку:
– Но разорванное… Ведь что-то могли подобрать.
Старик крутнул головой:
– Батька! Были бы красноармейцы русскими, бабы докричались бы до их совести… А чужие? Чужие, сам знаешь, над русским народом всласть изгаляются… Все клочки сгребли и сожгли. Прямо в церкви. Иконы прикладами расшибали, кресты с куполов сорвали, колокола с колокольни уронили.
Сердце в груди отца Викторина росло и заполнило всю грудь.
– Агафон Семенович! Что-либо от хрустального иконостаса, хоть малость какую, уберегли?
Старик вдруг засмеялся:
– Звон хрустальный уцелел! До сих пор в ушах звенит. Штучек пять подвесок от пятиярусного паникадила имеется. Внучата мои солнышко хрусталями ловят.
– Не понимаю! Я не понимаю! – Отец Викторин всплескивал руками, как птица крыльями. – Уничтожили иконы, кресты… Но часы с боем? Люстры? Паникадила – это те же люстры!
– Четыре! Их было четыре в Казанском! – Сторож перекрестился. – Красота – она тоже Божия. Потому и ненавистна. Попомни мое слово, батюшка! Все, что есть красота, заменят на безобразную погань.
Стояли, молчали. И вздрогнули разом. Тишина вздрогнула. Над Людиновом поплыли гудки заводов – локомобильного и Сукремльского чугунолитейного.
Сукремль к своим железным делам звал густо, по-богатырски. Побудка локомобильного была схожа с паровозными кликами. Паровозы в дорогу зовут, в дальние дали.
– Люблю это время, – сказал отец Викторин. – Когда народ на работу идет – Россию видишь.
– Да, это конечно! Вся Россия руки-то свои несет дело делать! – Сторож, смеясь глазами, смотрел, как легко взбегает отец Викторин на колокольню. На вид суровый, болезненный, но до чего же радостный человек!
Отец Викторин благословлял людей и город на труды. Для властей нынешних молитва и крест
