Другим неудобством были уголовники. Собственно, на эту дачу заглядывали не столько уголовники, сколько вообще Бог знает кто. Ибо взять там было нечего, не считая книг.
На даче была одна довольно внушительная по размерам комната на первом этаже (второй этаж тоже был слегка обитаем). Именно в неё, в эту комнату, заглядывали двое мужиков – отдыхать. Один называл себя Средой, другой – Четвёртым. Были они поросшие, явно вороватые, но как-то дико и не по правилам, среднего возраста, и вообще чуть-чуть загадочные, но в нелепом смысле этого слова. Хотя, как отметил Забелин, не без денег. Относились они к хозяину доброжелательно, но Алексей мрачно тяготился их присутствием.
Последний раз они посетили дачу, чтоб отдохнуть, две недели назад, в мае месяце, когда Забелин приехал туда на денёк, чтобы тоже отдохнуть. Мужики приходили ночью и обычно будили хозяина, чтобы поговорить о том о сем.
Произошло такое и на этот раз. Алексей, недовольный, поплелся к ним в «залу», так он называл большую комнату на первом этаже. Среда и Четвёртый сидели на полу. На полу же, на полотенцах, водка, хлеб, колбаса такого вида и качества, о котором Забелин и представления не имел. Одним словом, высший-превысший сорт.
– Садись с нами, Лёша, – миролюбиво сказал Четвёртый. – Выпьем с горя.
– С какого горя?
– Да позавчера в Подольске резня была. Братки троих зарезали мужиков и двух баб. Мы тут ни при чём. Мы мокроты отродясь боимся. Из мокрого мы признаём только водку, а на счет крови мы лично ни-ни. Не обожаем. Не то, что иные… Таких хлебом и водкой не корми, лишь бы пошалить на счёт крови… Садись, не бойся, мы люди тихие.
Забелин прилёг, отказываться было опасно. Четвёртый запел.
Забелину и в голову не приходило когда-либо сообщать о мужиках этих в милицию – знал, будет хуже, тем более мужики предупреждали. Не навязчиво, но ясно и убедительно.
Забелин сам тогда стал петь, точнее – подпевать. Четвёртый пел о Таганской тюрьме, о тоске, а потом – как один вор зарезал мальчика и после переживал. Вообще о смерти они много пели. Пели об этом ласково, с любовью, но с большим недоумением покачивая головой.
Среда был более практичен. Когда кончил петь про смерть, он вдруг посоветовал Забелину:
– Алёшка, ты не вздумай, чтоб из нищеты вылезти, бизнесом каким-нибудь заняться. Убьют. Ты ведь у нас мягкосердечный, а тут волком надо быть, хищником. К обычному воровству, к обману ты тоже не способен. Так что живи себе тихо, пока жив. А то ещё война мировая или катастрофы сумасшедшие будут. Сиди уж, не высовывайся, мой тебе совет. С голоду не сдохнешь, будешь жевать чего-нибудь искусственное, химическое. Смирись, человек, как говорят некоторые. Я слышал эту фразу от учёного одного, которого мы обокрали… А ты сиди, если совсем плохо будет для вас, интеллигентов, мы тебя прокормим. Мы люди жалостливые.
Четвёртый задумчиво кивнул головой.
– Продолжим бухать, – промолвил Среда.
Алексей, бухнув, осмелел
