больную мать. Он был одет в старые, заплатанные джинсы, доходившие ему лишь до щиколоток, растянутый джемпер ручной вязки и, выглядывшие из-под джинсов синие тренировочные. Стоптанные сандалии на босых ногах завершали весь его гардероб. Остановив свой взгляд на еще не вполне стерильных руках, гладивших волосы больной, девушка поморщила носик.
– Кормить кашей, молоком, супом – проинструктировала она родственника.
– У нее же всего лишь зуб болел, – о чем-то вспомнив, недоуменно повернулся Егор к обворожительной врачессе.
– Паралич. Говорить не может – отчеканила девушка, удаляя заусенец на одном из своих перламутровых ноготков.
Егор недоуменно, переваривая сказанное, смотрел на ее кукольные ручки ловко орудовавшие маникюрной пилочкой.
Коллега врачессы тем временем исследовал на кухни содержимого холодильника «ЗИЛ». Открыв жесткую, сопротивляющуюся дверцу, он оказался один на один со скромной сморщенной котлетой. Поглощая «раритет» санитар вышел из кухни и, видя, что врачесса собирается уходить, и уже складывает маникюрные причиндалы в медицинский кофр, попросил задержаться еще на одну минутку показав указательный палец. Врачесса видимо понимала его без слов, так как недовольная присела на свой стул. Медбрат прошел во вторую смежно – изолированную комнату. У окна комнаты, глядя на улицу, сидел на подоконнике ребенок одетый во взрослую одежду, из-за непомерной длины больше напоминающей смирительную рубаху. В чертах его лица было что-то мальчишечье, но однозначно сказать, что это был мальчик мешали длинные волнистые волосы, обладательницей которых могла быть только девочка. Работник «скорой» посмотрел сквозь ребенка в окно на улицу, не понятно почему не заметив сидящего на подоконнике, подошел к вещевому шкафу и осмотрел его пустоты. Собираясь уже выходить из этого беспросветного вакуума, он неожиданно усмотрел дверки стенного шкафа, и с надеждой потянул за одну из них. Раздался страшный грохот, и на него посыпались ведра, лопаты, грабли и др. хозинвентарь. В дверях показалась его очаровательная коллега с надменно-лукавым выражением лица.
– Поехали – мягко прожурчал ее голос, и ласково прибавил, – козел…
После ухода детей Гиппократа ребенок слез с подоконника, и подойдя к темной комнате, стал загружать в нее обратно вывалившийся инвентарь. Егор, четко следуя инструкции фарфоровой нимфы, приготовил манную кашу. Каша получилась не очень, с комками, и заботливый сын тщательно размял комки ложкой. Поддерживая голову матери, он стал кормить ее с ложки, предварительно дуя на каждую подносимую к ее рту очередную порцию. Каша стекала по подбородку, но он ловко собирал ее ложкой и вновь отправлял пищу в рот.
– Ну, вот и молодец! – видя, что больная уже наелась, Егор вытер перепачканное кашей лицо матери и стал доедать остатки своей стряпни.
– Табачку бы, – услышал Егор голос матери.
«Что это было?» – Егор посмотрел на больную, силясь понять,
