съехали, либо мертвы.
Баррет в ванне. Ему не откажешь в умении быть комично величественным, хранить достоинство везде и всегда; царственные повадки, похоже, достались ему по наследству – такие невозможно ни воспитать в себе, ни сымитировать. В ванне Баррет не лежит, а сидит с прямой спиной и застывшим лицом, как сидят в поезде жители пригородов, возвращаясь домой с работы.
– Ты что так рано? – спрашивает он Тайлера.
Тайлер пытается вынуть сигарету из пачки, которая хранится у него в ящичке для лекарств. Из-за Бет он курит только в ванной.
– Мы вчера окно не закрыли. За ночь в спальню снега намело.
Прежде чем достать сигарету, Тайлер шлепает по пачке ладонью. Он не очень понимает, зачем все это делают (чтобы табак равномернее распределился?), но ему нравится – карающий шлепок приятно дополняет ритуал закуривания.
– Что снилось? – спрашивает Баррет.
Тайлер зажигает сигарету и, приоткрыв окно, выпускает дым в образовавшуюся щель. Навстречу его выдоху с улицы просачивается колючая струйка морозного воздуха.
– Какая-то ветреная радость, – говорит Тайлер. – Ничего конкретного. Погода как счастье, но немножко с песком, нежеланное, в латиноамериканском, что ли, городке. А тебе что?
– Статуя с эрекцией. Крадущийся пес. Больше, боюсь, ничего.
Они молчат, похожие на ученых, записывающих умные мысли.
Потом Баррет спрашивает:
– Новости уже смотрел?
– Нет. Как-то побаиваюсь.
– В шесть он все еще опережал по голосам.
– Не выберут его, – говорит Тайлер. – Потому что, хоть усрись, не было там никакого оружия массового поражения. Все. Точка.
Баррет ненадолго отвлекается, отыскивая среди множества флаконов шампуня такой, где еще что-то осталось. Пауза приходится кстати. Тайлер знает, как легко выводит его из себя эта тема, как страшно она его бесит, понимает, что может любого утомить, втолковывая: вот если бы люди видели, если бы понимали…
Никакого оружия массового поражения не было. А мы их все равно бомбили.
И попутно он, между прочим, порушил экономику. Растранжирил что-то около триллиона долларов.
У Тайлера в голове не укладывается чужое равнодушие к тому, что его самого буквально сводит с ума. Сейчас, когда перед ним не расстилается больше его личное снежное королевство, а кокс прогнал тупую истому непривычно раннего пробуждения, он насторожен, как кролик, и готов взвиться из-за любой ерунды.
Тайлер выпускает в заоконную стужу еще одну струю дыма и наблюдает, как дымные завитки растворяются в снегопаде.
– Что меня действительно беспокоит, так это прическа Керри, – говорит Баррет.
Тайлер морщится, как от резкой головной боли. Ему не хочется быть человеком, который не понимает шуток,
