Родион – и тот посмотрел с укором.
А Надя таяла в Димкиных объятиях – в разгромленной квартире, на пропитавшемся влагой ковре – понимала, что сейчас абсолютно счастлива.
…Когда все закончилось и Полуянов с деланым возмущением произнес: «Ты мне ужин наконец разогреешь?», она с задумчивым видом сказала:
– Когда симпатия, тебе в человеке нравится внешность. Когда нравится еще и характер – это влюбленность. А когда непонятно за что любишь – это и есть настоящее чувство… от которого крышу срывает.
– Ох, Надька, приятно слышать! Ты говори, говори еще! – расплылся в улыбке Дима.
– И еще я очень хочу от тебя ребенка. Такого же несносного, бестолкового и… и любимого. – Митрофанова, расчувствовавшись, всхлипнула и виновато взглянула на Димку. Если она заикалась о детях, тот сразу мрачнел, замыкался в себе.
Вот и сейчас он досадливо пробормотал:
– Ты опять, Митрофанова?! Тоже мне, нашла время! Полный кризис, ремонты, судебные иски – а ты все о детях!
– Ерунда! – отмахнулась она. – Люди и во время войны детей делали. Прямо в окопах.
– Надежда! – повысил голос Полуянов. – У тебя совесть есть? Мало что я во всей квартире полы вымыл? Не кормлен и утомлен бурной страстью? Ты мне еще и нервы будешь мотать?
– Имею право, – улыбнулась она. – Хоть иногда, – и пошла на кухню.
Но когда, включив плиту, перемешивала мясо с овощами, в сковородку упала слезинка. Она продолжала всхлипывать, но тут из комнаты донесся голос Полуянова:
– Надюха! Ну куда нам с тобой детей заводить – в такой-то халупке?
– Да у тебя всегда найдется предлог! Халупка, маленькая зарплата, кредит за машину, плантация клубники, иски, финансовый кризис! – возмутилась Надя.
– Все, музычка, стоп! Лови мысль, пока не ушла. Предлагаю: ремонт – к черту! На обеих квартирах, – входя в кухню, продолжал Дима.
– Чего?
– Продаем их. За сколько возьмут.
– С ума сошел?!
– А себе покупаем хорошую «трешку». Или даже четырехкомнатную. Чтобы нормальная гостиная, спальня. Мне кабинет. Ну, и детская, если уж ты так настаиваешь.
– Дима!
Надя бросилась ему на шею, плакала, целовала. Он стоял лицом к плите и прекрасно видел, как подгорает вожделенная отбивная. Но – будучи истинным джентльменом! – ничего не сказал. Вечер все равно не задался, и очередная неприятность роли уже не сыграет.
– Я обязательно ее убью.
– Убивай. Сначала брата потерял – теперь сам пожизненное получишь, – равнодушно бросил хозяин.
– Но я жить не могу, когда думаю, что он – в могиле, а этой дряни – хоть бы хны.
– Говорю тебе, она не дрянь, она просто не знала.
– Вы совсем бессердечный? Не понимаете, как мне тяжело?
– Понимаю. Но в тебе сейчас говорит горе, а оно – плохой советчик.
