росит помощи. Толстяк вообще многие годы пребывал в заблуждении, будто способен помочь людям. Его психиатр как-то дал ему два совета: завязать с наркотиками (чего он не сделал) и бросить попытки помочь людям (он по-прежнему пытался помочь людям).
Нембутала у него не было, как не было и никакого иного снотворного. Толстяк никогда не принимал снотворное; он принимал апперы[1]. И просто не мог дать Глории нембутал, чтобы та с собой покончила. Да и в любом случае так не поступил бы.
– У меня есть десять таблеток, – солгал он.
Потому что, скажи он правду, Глория повесила бы трубку.
– Я к тебе подъеду, – ответила Глория совершенно естественным голосом, тем же самым спокойным, рациональным тоном, каким просила нембутал.
Тогда Толстяк понял, что она не хочет помощи; она действительно хочет умереть. Глория совершенно свихнулась. Будь она в своем уме, поняла бы, что подобное намерение надо скрывать, иначе друг будет чувствовать себя виноватым. Только желая ее смерти, можно согласиться на такое. А желать ее смерти у него причин не было. Да и ни у кого не было – Глория была тихая и мягкая, только кислоткой чересчур увлекалась. Совершенно ясно, что за полгода, которые они не виделись, наркотики полностью выжгли ей мозги.
– Ты чем занималась? – спросил Толстяк.
– Меня держали в больнице в Сан-Франциско – я хотела покончить с собой, и моя мать меня заложила. Выписали только на прошлой неделе.
– Ты вылечилась? – спросил он.
– Да.
Тогда-то Толстяк и начал сходить с ума. В то время он этого не знал, но его втянули в отвратительную психологическую игру. Выхода не было. Глория Кнудсон уничтожила собственные мозги, а вместе с ними и своего друга. Возможно, подобными разговорами она уничтожила еще шесть или семь своих друзей, тех, кто ее любил; бесспорно, она уничтожила мать и отца. В безмятежно звучащем голосе Толстяк слышал нотки нигилизма, отзвук пустоты.
Тогда он еще не знал, что стремление сойти с ума – порой вполне адекватная реакция на реальность. Его заразила рациональная просьба Глории дать ей умереть. Получилось как в китайской игре-ловушке – чем сильнее тянешь, тем труднее вытащить палец.
– Ты сейчас где? – спросил Толстяк.
– В Модесто. У стариков.
Толстяк жил в округе Марин; стало быть, ей ехать несколько часов. Он вряд ли поехал бы в такую даль. Еще одно доказательство безумия: по три часа туда и обратно ради десятка таблеток нембутала. Рационально выполнить свое нерациональное решение Глория не могла. «Спасибо, Тим Лири[2], – подумал Толстяк. – Тебе и твоим радостям расширенного – благодаря наркотикам – сознания».
Он не знал, что под вопросом его собственная жизнь. Дело было в 1971-м. А в 1972-м в Ванкувере, в Канаде, одинокий, бедный и напуганный, Толстяк попытается покончить с собой. Сейчас он ни о чем подобном не догадывался. И хотел лишь одного – заманить Глорию в округ Марин и помочь ей. Благодарение Господу, мы способны забывать. В 1976-м, свихнувшись от горя, Толстяк-Лошадник перережет себе вену на запястье, примет сорок девять таблеток дигиталиса и запрется в гараже, в машине с работающим двигателем – и все равно ничего не выйдет. У тела есть силы, неподвластные разуму.
Вот разум Глории контролировал тело полностью; она была рационально безумна.
В большинстве случаев безумие можно установить по эксцентричным выходкам и театральным эффектам. Человек надевает на голову кастрюлю, оборачивается банным полотенцем, размалевывает тело фиолетовой краской и отправляется на прогулку. Глория же была спокойнее и невозмутимее обычного. Вежлива, цивилизованна. Живи она в Древнем Риме или Японии, никто бы ничего не заметил. Даже ее манера водить машину не изменилась – Глория исправно останавливалась на каждом светофоре и за время всей поездки за десятью таблетками нембутала ни разу не превысила скорости.
Я – Толстяк-Лошадник, однако пишу эти записки от третьего лица ради того, чтобы добиться столь необходимой объективности. Я не любил Глорию Кнудсон, но она мне нравилась. В Беркли они с мужем давали изысканные вечеринки, и мы с женой неизменно бывали в числе приглашенных. Глория часами готовила крохотные сэндвичи и к тому же подавала к столу самые разнообразные вина. Она со вкусом одевалась и всегда выглядела очень привлекательно – особенно мне нравились коротко стриженные соломенные кудряшки.
Как бы то ни было, у Толстяка-Лошадника не нашлось для нее нембутала, и спустя неделю Глория выбросилась из окна одиннадцатого этажа Шинанон-билдинг в Окленде, штат Калифорния, и разбилась в лепешку о мостовую бульвара Макартура, а Толстяк-Лошадник продолжил свое тайное, долгое падение в страдание и болезнь, в тот хаос, который, по словам астрофизиков, ожидает нашу Вселенную.
Толстяк в этом опередил и свое время, и саму Вселенную. Постепенно
Жаргонное название препаратов группы амфетаминов.
Тимоти Лири – профессор Гарвардского университета, автор книг с названиями вроде «Психоделический опыт». Один из его призывов гласил: «Проглоти, настройся, отрубись».
