их по адресам.
Среди пришедших добровольцев мелькали и совсем юные пацаны явно непризывного возраста. Некоторые из них подправляли цифры в документах, некоторые надеялись убедить военкома, а кто-то намеревался использовать общую неразбериху. Этих героических мальчишек объединяло огромное желание попасть на фронт и вместе со старшим поколением дать отпор проклятым фашистам.
Мишка с Генкой принадлежали к другой породе. Оба росли в правильных советских семьях, но родители в их воспитании где-то просчитались, что-то упустили. Ребят не интересовали достижения страны, они не посещали кружков, в школе учились спустя рукава, да и дружили с такими же «отрезанными ломтями». Все их интересы сводились к одному: где раздобыть мелочи, чтобы купить папирос и винишко.
Генкин вопрос застал врасплох. Младший Протасов вспомнил о недавнем совершеннолетии, на минуту задумался и вдруг явно представил, как почтальон приносит домой под роспись грозную повестку с требованием немедленно явиться в военкомат. Эта сцена окончательно отогнала сон. Тряхнув головой, он твердо изрек:
– Я на войну не пойду. Больно надо!
– Так и мне неохота в окопы! – поддержал Генка.
– Что будем делать? Может, тут перекантуемся?
– Ага, перекантуемся! А если заваруха на полгода затянется? Зимой тут холодновато. И насчет жратвы надо где-то промышлять…
Приятели просидели на чердаке долгих два часа, после чего спустились во двор и расстались. Генке надо было появиться дома, а Мишка отправился в ближайшие магазины запасаться провизией, папиросами, свечками и прочими необходимыми вещами.
Ближе к вечеру они сговорились снова встретиться на чердаке.
Глава третья
Москва; июль 1945 года
Вечер в Москве выдался славный: невыносимый зной сменился приятной прохладой, с запада подул легкий освежающий ветерок. Высыпавшие на улицы горожане праздно прогуливались, наслаждаясь погодой и редким свободным временем. Особенно много народу гуляло по набережным Москвы-реки и Яузы. То тут, то там слышались громкие голоса, смех, переливы гармони, песни.
От большой компании, бродившей по Крымской набережной, отделилась стайка молодых девушек. Попрощавшись с друзьями, они свернули в Земский переулок и направились в сторону Большой Якиманки. Через полквартала во двор своего дома нырнула первая женщина. Взмахнув рукой, исчезла в подъезде вторая. Оставшаяся троица перешла на шепот, а через минуту и вовсе примолкла.
Кривой Земский переулок не имел освещения; на темный асфальт падали редкие желтые пятна из окон еще не спавших квартир. После светлой, оживленной набережной темный переулок выглядел пугающе.
– Мамочки, мне страшно, – вцепилась в руку подруги полная девушка по имени Раиса.
– Нужно поскорее проскочить переулок, – предложила та и оправила рукав темно-синего платья.
– Вам хорошо – всего-то до Якиманки топать, – прошептала высокая брюнетка. – А мне до Ордынки одной бежать по таким же переулкам…
Прижавшись
