тезки – Генри Джеймса). Попытки самого Генри Адамса включиться в политику привели его к мысли о своей непригодности или, скорее, неуместности в общественной жизни при новых временах и нравах, чрезмерно демократических, с его точки зрения. Единственный раз он взял на себя неофициальную, но все же, думаю, политическую миссию, когда в 1901 г., повторяя маршрут своих предков, поехал в Россию, встречался с министром финансов Витте и министром иностранных дел Ламсдорфом.
Генри Адамс создал многотомные труды по истории США тех времен, когда у власти были Адамсы. Себя он считал нарушившим семейную традицию активного участия в государственной жизни, однако в центре Вашингтона, прямо напротив Белого Дома, по другую сторону Площади Лафайета (аналог Красной площади), выстроил себе особняк, стена в стену с особняком ещё одного близкого друга, Государственного секретаря Джона Хэя, для которого, как и для Лоджа, американский империализм был равен политическому идеализму во имя свободы, демократии и национальных интересов. Достаточно было сотрудникам американской администрации, общим знакомым Адамса и Хэя, перейти через площадь, чтобы позлословить в штабе неформальной оппозиции[3].
Свое отношение к верхам американского руководства Генри Адамс выразил в ироническом романе «Демократия», русский перевод которого, сделанный Дмитрием Михаловским (сотрудник Достоевского), был опубликован в журнале «Изящная литература» (редактор П. И. Вейнберг). Роман – livre a clef, «книга с ключом» – полна намеков на реальных деятелей. Оригиналы узнавали себя и злобствовали, но приглашать в Белый Дом на торжественные обеды Генри Адамса приглашали, место его было vis-a-vis с Теодором Рузвельтом.
После смерти жены, жертвы маниакального психоза, покончившей жизнь самоубийством, Генри Адамс, располагая наследственными, что называется «свободными средствами», странствовал по свету, размышляя о путях истории, а затем, книга за книгой, излагал и публиковал свои размышления. Автобиографию, названную «Воспитание Генри Адамса», так и написал в третьем лице (как Ксенофонт), будто не он писал, напечатал анонимно, сквозной мотив книги – неудача личная и национальная[4].
«Генри устыдился самого себя за то, что мог думать, будто демократическая республика будет способна породить интеллектуальную энергию и подняться на уровень того умственного развития, которое со времен Вашингтона считалось само собой разумеющимся его собственным прадедом и политиками того поколения… Демократия, бескрайняя масса враждующих интересов и голов, которые поощряются системой промышленной конкуренции, оказалась по ходу своего беспредельного распространения в сущности миражем, лишенным коллективной интеллектуальной энергии», – так умонастроение Генри Адамса определил его младший брат, названный Бруксом в честь деда с материнской стороны, бостонского предпринимателя Питера Брукса. Тоже историк, Брукс Адамс оказался
В доме Джона Хэя потолок был золотым, а камин – малахитовым. Генри Адамс выдержал свой дом в так называемом «буропесчаном» стиле американского модерна. Оба строения со временем оказались разобраны, на их месте построен отель, символически названный «Хэй-Адамс», с верхнего этажа, как на ладони, открывается вид на официальный центр Вашингтона. В отеле, освященном двумя историческими именами, проходило одно из мероприятий Американо-российского фонда культурного сотрудничества – Лермонтовский юбилей 2014 г.
Через дорогу на смежной улице находится дом железнодорожного магната Пульмана, приобретенный ещё в царские времена для российского посольства, которое стало и оставалось советским. В 80-х годах Посольство Советского Союза переехало на Массачусетс Авеню в новое здание в другом районе столицы, даже не здание, а специально построенный комплекс. Над комплексом, как положено, развевался флаг СССР, который и был церемониально спущен в Новогоднюю ночь 1992-го.
Первый и единственный перевод «Воспитания Генри Адамса», сделанный М. А. Шерешевской, был опубликован издательством «Прогресс» в 1988 г. В предисловии к этому изданию сказано, что на Генри Адамса «не обратили внимания советские литературоведы». У меня к тому времени о нем были опубликованы две статьи, их, вероятно, не заметили или сочли нужным не заметить: уже вышла моя рецензия на «Доктора Живаго», и для многих, даже неплохо ко мне относившихся, я перестал существовать. Согласны ли они были с мнением большинства или, опасаясь большинства, не хотели высказать сочувствия отверженному, этого я, конечно, знать не могу. Если и были согласные, они публично не высказывались. Автор «Русофобии» Андрей Игоревич Шафаревич на собрании интеллегенции ко мне подошел, представился и вполголоса сказал: «Я с вами согласен». Такую же записку прислал Владимир Рогов.
