(пока власти не закрыли ее), а однажды сходили в ресторан. Малышка Ван была миловидной даже в синем “костюме Мао” стандартного пошива, с заплетенными в косички волосами, она мне нравилась, хотя, если бы она ответила мне взаимностью (а я так и не узнал, нравился я ей или нет), то опять-таки нам все равно некуда было бы пойти. Танцы в Институте меньшинств проходили под магнитофонную музыку, при мягком цветном освещении, это была самая интимная обстановка в настроенном против всякой интимности Китае тех лет. Однажды на танцплощадке я поцеловал Малышку Ван в щеку.
– Лучше этого не делать, – сказала она мне.
– Извини, – ответил я, – просто не удержался.
– Ничего страшного, – сказала Малышка Ван, – но за нами следят.
– Следят? Кто же?
– Посмотри вон на тех мужчин у стены, – ответила она чуть-чуть раздраженно. Ну неужели можно быть таким наивным дурачком, чтобы не понимать, что на подобном мероприятии за нами будут приглядывать блюстители общественной морали из Бюро безопасности? Я обвел взглядом зал и заметил нескольких мужчин в темно-синих “костюмах Мао”, которые стояли у стены на краю танцплощадки и вели наблюдение.
Таков был тогдашний Китай, хотя уже появлялись некоторые признаки послабления – тоталитарный надзор за частной жизнью и настроениями людей, который осуществлялся в разгар правления Мао, несколько ослаб. Первую поездку в Китай я совершил в 1972 году, будучи еще студентом, и в те времена китайцы не просто регулировали сексуальную активность. Подобно сталинскому биологу Трофиму Лысенко, якобы доказавшему, что черты, приобретенные благодаря изменению среды, способны становиться наследственными, китайцы пытались доказать, что на половое влечение можно воздействовать политическим учением. Считалось, что при выборе пары молодые люди будут руководствоваться чистотой его (или ее) политических воззрений.
К моей группе был приставлен гид – дружелюбный и приятный человек, которого мы звали Малышом Хуаном, и однажды во время долгой поездки на поезде мы попытались добиться от него признания, что он мог бы влюбиться в девушку просто потому, что она очень симпатичная, или хотя бы признать, что одни девушки привлекательнее других. Он упорно отрицал это, настаивая, что в будущей спутнице жизни для него важно только ее “мировоззрение”. Я так и не понял, высказывал ли он убеждение, которое искренне разделял благодаря влиянию партийного учения, или просто лгал.
В конце 1970-х, когда я начал работать в Китае, все было не так уж плохо. Людям не нужно было влюбляться друг в друга из-за глубокой преданности будущего партнера к председателю Мао, но отношение к иностранцам по-прежнему оставалось крайне настороженным. Сексуальной жизнью в стране якобы руководил принцип, который китайцы называли социалистической моралью. Это было расплывчатое понятие, практически не регламентированное китайским законом. Однако все прекрасно знали,
