из-под полога, Иван накинул на плечи епанчу и, поежившись, решительно зашагал к берегу – проверку решил оттуда начать, со стругов. Моросил мелкий дождик, нудный и даже, казалось, теплый, как в самом начале осени. И в самом деле – потеплело. Это и хорошо, неплохо, что дождь. Кабы снег, так гораздо б хуже было.
– Кто здесь? Откликнись? – возопил, судя по голосу, похоже, Чугрей.
– Могилев! – выкрикнул в темноту атаман.
Из темных кустов тут же донесся ответ:
– Ревель!
И в самом деле – Чугрей.
– Случилось что, батюшка-атамане?
– Вижу-вижу – бдишь! – Иван одобрительно усмехнулся. – Ничего не случилось, просто с проверкой хожу. Тебя кто сменит-то?
– Афоня.
– Ох ты, Спаси Господи… ладно.
Пройдя у стругов, Еремеев направился к дальней полянке, на которой специально, сноровку, жгли отвлекающий костер, вокруг которого были натянуты пологи, стоял шатер и даже имелись двое караульных в узких, с поднятыми воротами чюгах. Неподвижные караульщики не реагировали на приход атамана никак, да и не могли отреагировать, поскольку были чучелами – как когда-то в Ливонском походе. А ведь тогда помогло, сработало… сработает и сейчас. Сидят себе чучелы, ждут стрелы вражьей, а настоящие-то караульщики поодаль, в кусточках, бдят.
– Здрав будь, атаман, – обернулось на шаги Еремеева одно из чучел.
Иван едва не споткнулся:
– Ты кто?
Тут же сам и признал:
– Маюни! Вот так встреча! Ты как здесь?
– К вам явился, – пошевелив прутиком угли, пожал плечами отрок. – Вы же все равно на север пошли. А со мной путь лучше будет, да-а.
– Так ты, значит, решился все же – в проводники?
– Значит.
– Молодец! – атаман присел к костру рядом с юным остяком и озадаченно почесал шрам. – А-а-а… караульщики мои где?
– Где и были, в кустах, – кивнул Маюни. – Караулят. Да ничего с ними не сделалось, да-а.
– А тебя-то они как?..
– Это же мой лес.
– Поня-атно…
…К юному остяку ватажники отнеслись спокойно и даже радостно: хороший, знающий здешние леса проводник лишним не был. Что же касаемо Карасева Дрозда с Лютенем – недавних мучителей Маюни, – так те вообще не узнали парня или сделали вид, будто не узнали, тем более что остяки, вогуличи и прочая самоедь для многих казаков были на одно лицо: маленькие, скуластые, смуглолицые.
После впадения Иртыша в Обь – Ас-ях, как ее называли остяки и вогулы, – струги молодого атамана выплыли на широкий простор и даже, пользуясь попутным ветром, подняли паруса. Потеплело, даже по ночам не было заморозков, правда, все небо окуталось серыми плотными облаками и темно-синими, частенько изливавшимися дождем тучами, утром же по всей реке стоял густой туман.
– То не беда, да-а, – уверял Маюни. – Ас-ях – река глубокая, мелей нет – плыть можно.
Продвигались
