В двадцать второй бригаде спецназа тоже личность легендарная имелась – капитан Лапшин. Весь из себя битый-стреляный, но ни один боец в его группе за все годы не погиб. Раненые были, да. А убитых ни одного. Всех вытаскивал, будто с костлявой договор какой имел. Вот и Михалыч у нас по этому разряду проходит. Он, ежели тебе интересно, еще в КУОС начинал. Да и до них, говорят, где-то отметился. Коротков, мил друг, тоже своего рода человек необыкновенный. Стольким людям в жизнь путевку дал, что я и представить-то не могу. Считай, большинство серьезных стрелков в то или иное время через его руки прошли. Он по организации снайперского противодействия специалист, пожалуй, самый мощный. Тебе такая фамилия – Моралес – говорит что-нибудь?
– Хоакин? – наморщил лоб второй номер.
– Он самый, – хмыкнул Еж. – Выучили умника на свою голову.
– Так он что же, у нас учился?
– Ну, не в России, скажем так. Другие места нашлись. Но тренировали его наши инструкторы. Он тогда вроде бы весь из себя прогрессивный да положительный был. Ихний фронт какого-то там освобождения от чего-то в друзьях у нас числился. А как вернулся «товарищ Хоакин» к себе домой, так совсем другим человеком стал. Сколько за ним покойников накопилось – ни я, и никто другой сосчитать, наверное, уже не сумеет. Деньги он здоровенные за свою работу брал и не гнушался абсолютно ничем. Кто его только ни ловил – бесполезняк. И американцы пробовали, и немцы, даже евреев из Израиля приглашали. Дохлый номер. Только гробовщикам дали подзаработать. Вот тогда кто-то и вспомнил про нашего товарища. Кстати, чтоб ты знал, Медведь – это его прозвище! Почему да отчего, бог весть, но похож он на него чрезвычайно! Такой же здоровенный и осторожный. Да… Так вот, прибыл он в ту самую страну, где Моралес кого-то в очередной раз завалил. Но не до конца дострелил – тот в больнице валялся. А поскольку «товарищ Хоакин» за собой недоделанных заказов никогда не оставлял, то понятно было, что рано или поздно он этого недобитка оприходует. Оттого и не находилось желающих его охранять. Никому рядом лежать не хотелось. Тогда Михалыч и появился. Покрутился около больницы пару деньков и исчез, как будто никогда его и не было. А еще через недельку и Моралес всплыл.
– И где же? – заинтересованно спросил второй номер.
– На соседнем доме. Аж в восьмистах метрах от госпиталя. С винтовкой в руках, все как положено.
– И?
– И с ножом в груди. А этажом ниже – его охрана, шесть человек. Тоже всякими разными способами помершая. И все, на этом и закончилось. Михалыча потом никто в той стране более не видывал, и куда он делся – неизвестно. Слухов тогда много всяких ходило, да толком никто ничего так и не выяснил. Да и Медведь с той поры нигде более особо не светился. Откровенно говоря, и я-то про него мало что сказать могу. Слух был, на пенсию он ушел. Поверить в это можно: считай, почти сорок лет в строю. А он вон где вылез!
– Да и фиг с ним! – тряхнул головой второй номер. – Нам-то теперь что делать? Не приговорит он нас, как Моралеса?
