не одна! У меня семьи, жены, тещи, дети! И все просят! И всем нужно! И я снимаюсь, звучу по радио, теперь уже пишу пьесы. И все мало! И все твердят, что я жадный. А я усталый! Вчера у меня поломалась машина… и я ловил такси на Арбатской площади… под огромным своим лицом на кинотеатре «Художественный»… Я бегал под собой потный, маленький… И думал: какое я имею к нему отношение? У него улыбка размером с автомобиль. Зуб больше, чем весь я. И никаких проблем! А я должен бежать, догонять, добывать и, главное, – вовремя за вас всех отвечать! Всё! Снимаю с себя ответственность хотя бы за тебя! После всего этого жуткого представления…
– Давай тебя жалеть! Я всегда хорошо умела жалеть.
– Сплошная паранойя! Играть пьесу в третьем часу ночи. Ей втемяшилось. Послушай, ты взрослая баба! Тебе уже…
– Пожалуйста, не говори, сколько мне лет. Пощади, родной…
– Ты сидишь в этой страшной квартире – одна… И все время что-то выдумываешь. И про грибы… какие-то! Ну хорошо, тебе втемяшилось играть! Ради Бога! Давай! Всю пьесу будешь играть?
– Всю не успеем. Фортинбрас скоро проснется… Давай сразу к развязке – где убийство.
– Я в двадцатый раз повторяю: какое убийство?! Где там убийство?!
Она будто не слышит:
– Значит, четыре последние сценки… Думаю, уложимся. Ха-ха-ха!
– Начинай! Начинай!
– Ха-ха-ха! Смешно… Так волнуюсь играть… Впрочем, это со мной всегда. Я в театре всегда умирала от страха. Сижу за гримировальным столиком, накладываю от ужаса тонну грима и говорю себе в зеркало: «Нина, ты красивая женщина. А красивая женщина может позволить себе все! Вперед!» Шла и играла! И как играла!
Он. Начинай!
Она ставит на стол вермут, пододвигает кресло.
– Что это ты делаешь?..
– Выставляю на стол твой вермут… И мои грибочки. Чтобы как-то обозначить первую сценку в ресторане. Пить твой вермут не буду, не бойся. Как и ты, уверена, не тронешь больше мои грибочки! Ха-ха-ха! Итак, в тот день он увидел ее во всеоружии ее тогдашней губительной красоты…
– Ты это уже говорила.
– Но как приятно повторять. Это была их третья встреча. Но, как и при первых двух, он сказал ей: «Идем!» И она пошла, побежала… Здесь можно включить пленку с радостным собачьим визгом. Короче, они пришли в ресторан. Заметь, действие идет, а мы обходимся без твоих слов. В ресторане можно обходиться совсем без слов. Потому что он болтал о чепухе, а она все ждала, когда он спросит о судьбе несостоявшегося лже-Мартиросика. Но он так и не спросил о злосчастном плоде. И тогда она почувствовала бешенство. Понимаешь, его беда была в том, что он видел ее всегда в любви. Он не знал, что в детстве ее звали психованной. Потому что, когда на нее накатывало… И еще он не понимал главного: как они рядышком – любовь и ненависть…Короче, всю их болтовню в ресторане выбрось из пьесы. И вместо этого вставь то, что она вспоминала… точнее – никогда не забывала. Как в десять лет она обожала девочку из своего класса. Это была раскрасавица девочка с роскошными волосами. Как она ее любила! Но та совсем не хотела с ней дружить. А она безумно хотела и бешено ревновала ее ко всем ее
