периода и автор монументальной «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776–1789), немало внимания уделяет семье Константина[92], видя в ней основу для организации власти по династическому принципу, однако, уклонившись в этические рассуждения, подчиняет свое изложение достаточно морализаторской задаче – продемонстрировать превращение Константина в «жестокосердного деспота»[93]. От подобного морализаторства не были свободны ни Я. Буркхардт («Век Константина Великого», 1853), ни Т. Моммзен (курс лекций по истории римских императоров[94], 1880-е гг.). Вместе с тем эти исследователи выделили именно династическую политику в отдельный вектор деятельности Константина. Буркхардт, исходя из мысли о тяготении «любой монархии» к династизму, рассматривал кровнородственную династию Константина как антагонизм построениям Диоклетиана[95]; с этим согласен[96]и Т. Моммзен. Оба исследователя сходятся во мнении, что Константин придерживался авторитарного стиля управления, и плачевным итогом его стремления сохранить власть внутри семьи становится раздел империи[97].
Стоит отметить, что именно в курсе лекций Т. Моммзена была обозначена необходимость при изучении деятельности Константина ориентироваться на такие источники, как монеты и надписи[98], использование которых до того было эпизодическим.
Введение в научный оборот большого количества источников (например – начало издания CIL в 1853 году) потребовало новой систематизации знаний, и это стремление выразилось в издании «Реальной энциклопедии» Паули-Виссова[99] (PWRE). В ней содержится ряд статей о членах семьи Константина – преимущественно за авторством О. Зеека, ученика Т. Моммзена и автора монументальной «Истории упадка античного мира»[100]. Немецкий исследователь, сосредоточившись на критическом анализе нарративной традиции, научно сформулировал проблему материнства детей Константина. Еще Т. Моммзен, опираясь на невнятное сообщение Зосима, считал всех сыновей императора рожденными от наложницы[101]; Зеек же обратил внимание на неясность с датой рождения Константина-мл. Несколько произвольная манипуляция с данными источников привела его к мысли о существовании в жизни Константина еще одной женщины[102]. Научная дискуссия вокруг происхождения второго сына Константина Великого продолжается и сегодня; в перспективе это допущение поставило вопрос о соотношении статуса детей от законной супруги и наложницы в рамках императорской семьи начала IV века. Оценивая династический план Константина, автор биографической статьи о нем в PWRE К. Бенджамин полагает[103] его подражанием тетрархии Диоклетиана с привнесением в нее кровнородственного элемента.
Отечественная историография этого периода сравнительно мало обращает внимание на Константина под интересующим нас углом зрения. Ф. И. Успенский в своей «Истории Византийской империи» (1913), вполне в духе Гиббона,
Курс лекций стал основой для конспектов С. и П. Хензелей, которые были прокомментированы и изданы уже в наше время Б. и А. Демандтами. По сути, эта публикация заменяет ненаписанную Т. Моммзеном историю императорского Рима:
Моммзен видит в разделе империи между сыновьями свидетельство нерешительности самого Константина:
Хотя корпусы надписей существовали еще и в XVI веке, а применительно к эпохе Константина в качестве исторических источников их привлекает уже Дюканж, все же в полной мере надписи были введены в научный оборот с началом издания Corpus Inscriptionum Latinarum (CIL) в 1847 году:
Издание энциклопедии началось еще в первой половине XIX века А. Паули, однако было переработано Г. Виссова для издания, которое началось с 1882 года: Историография античной истории. С. 143.
Интерес для нашей проблемы представляет первый том этой работы, где дан общий обзор политической ситуации начала IV века и развиты некоторые положения, которые были отмечены Зееком в его статьях в составе PWRE:
