послушно кивает.
– Отут в меня картошка, отуто кукуруза, а он тама, – баба Надя машет в воображаемую даль, – за грушой – лук и часнык. Написала?
– Написала. – Мама вздыхает.
– О. Я ж все помню, где у меня есть шо. Ты хоть бы зашла, або своих дивчат бы прислала. Я тебе б дала яблучок, и таких, и таких. Морковку дам. Ты все на базаре покупаешь? Ооот. Лука тебе дам, все равно ж пропадает в меня лук, столько луку посадила, и там, и там, де место свободно было, там посадила везде. Петрушки тебе дам. У меня така кудрявенька есть, запашнаааа, ух, в борщ хорошо. А борщ я варю знаешь як? Беру петухааа…
– Может, простите, письмо допишем, – перебивает мама.
Лицо бабы Нади опять хмурится, она откашливается и торжественным голосом продолжает:
– Дорогие племянницы, от вы спрашували, как дедушка Петя себя чувствоваит. Так дедушка Петя з ногамы…
Мама ждет продолжения.
– Пышы, – командует баба Надя, – но-гы.
– Что «ноги»? Болят? Мается ногами?
– Та не то шобы болят, – опять выходит баба Надя из образа и откидывается на спинку стула, – так иногда, колени крутыть. От знаешь, на погоду, крррутыть, крррутыть. И в меня крутит. У тебя крутит, не? Так ты ж молода. А в меня крррутит, най йий бис. Пыши, не болят ноги ни в кого. А то подумают, что я жалуюся. И пришлите нам вже те джексы для Женика, а то вин кожный дэнь просыть. Если, конечно, захотите если… Конечно, если зможете. – Она бухает тяжелой ладонью по столу. – А ничо не захотят, ничо не змогут! Жадные. От у меня. – Баба Надя опять копается в недрах своих одежд и выуживает сложенный листочек с мерками: ширина, длина, рост – и вдруг злится: – Ище той Женик, слухай! От надо мене так унижаться, просить якийсь штаны? От боооожечко. Ну давай, чытай, шо мы отут насочинялы з тобой.
Мама читает письмо бабы Нади своим племянницам, переводя его с английского: «Здравствуйте, дорогие племянницы Нэнси, Дороти и твой, Дороти, сын, мой внучатый племянник Брендон…» Баба Надя иногда кивает, иногда подозрительно прислушивается, недовольна, мол, не так она говорила, иногда соглашается, мол, как складно все она придумала про джинсы. С ее благословения мама подписывает конверт, баба Надя слюнявит его и заклеивает. Потом прячет опять же в каком-то потайном кармане, кряхтя, встает, переходит в прихожую, с трудом надевает свои чуни на отекшие ноги, тяжело ступая, выбирается из квартиры, постукивая палкой. С усилием поднимается ее старая седая собачка, и они медленно спускаются вдвоем и уходят до следующего письма.
– Мам, а баба Надя тебе платит?
– Не-а, – смущается мама и оправдывается: – Ну она же всего-то раз в месяц, а то и в два приходит.
– Но сидит же четыре часа!
Мама вздыхает и рассказывает, как однажды бабушка Александра, мама моего папы, то есть мамина свекровь, пришла с рынка и принесла ведро мелких с черными пятнышками абрикосов. Мама даже возмутилась: кругом ветки ломятся от оранжевых сочных сахарных абрикосов, а бабушка принесла что-то такое, что и выбросить не жалко.
