моя, может, бросим на фиг это фигурное катание, оно же тебе не нравится?» Катя кивнула, сдерживая слезы, а В. З. резко вышел из машины и пошел к подъезду, даже не посмотрев в ее сторону…
Вернулись они поздно, и В. З. тут же ушел в свой кабинет, а Тамара уложила Катю спать. Ее комната была ближайшей к лестничной клетке, и она никак не могла уснуть, слушая, как лифт останавливается на разных этажах и, выходя, люди хлопают дверью. Ей было очень грустно и одиноко, и маленькое сердце сжималось, когда она думала, всем нутром чувствовала, что папа не пришел ее поцеловать или же пожелать спокойной ночи. Она увидела в щелку под дверью, как родители выключили свет и ушли спать, и ей так захотелось позвать папу, но она сдержалась.
Слезы, словно неутомимый дождь, лились по ее щекам, и сердце очень сильно сжалось, когда она представила, что папа, наверное, теперь найдет себе другую дочку – настоящую фигуристку! Ведь любая девочка мечтает о таком папе, а он есть только у Кати! От этой мысли ей стало физически страшно, к тому же казалось, что коридор в спальню очень длинный и родители далеко – туда она уже не сможет попасть.
«Ну почему я такая дура и не могу сделать этот аксель? Только зря папа время тратил… Так хочу к нему», – горевала Катя, утирая бесконечные слезы, и от этого плача у нее уже заложило нос. Она снова услышала шум лифта и от страха натянула одеяло на голову, и ощущение тоски, безнадежности и даже опасности поглотило ее.
Вдруг она услышала, как в темноте открылась дверь в спальню родителей, и затем узнала отцовские шаги. Она затаилась. В. З. молча и тихо приоткрыл дверь в ее комнату и почему-то остановился у косяка.
– Папочка, ты здесь? – позвала Катя сквозь слезы.
– Что такое, золото мое, ты почему не спишь? – мгновенно откликнулся В. З. и бросился к ее постели. Рыдая уже в полную мощь, Катя провыла:
– Ты ведь меня больше не любишь, потому что я не фигуристка?!
– Ну что ты, сладкий мой, плевать мне на этих фигуристов, я тебя больше всех на свете люблю!
«Какой же я идиот!» – подумал В. З., хотя обычно самокритика была ему несвойственна. И тут же крепко обнял ее, а потом нежно положил ей руку под голову. Прижавшись к отцу, Катя продолжала плакать, а В. З. шептал ей признания в любви, включая самое главное:
– Ты мой самый драгоценный в мире человечек!
– Пап, а ты знаешь, что я поняла? – прошептала Катя.
– Что?
– Ты – это мой СНЕГИРИМ!
– А что, СНЕГИРИМ – это не только глагол действия, а может даже быть человек?
– Конечно! А почему бы и нет? СНЕГИРИМ – это может быть и действие, а может и место, ну как Крым! Или человек, если он для тебя сразу – и убежище, и счастье, и место для мечты и восторга, все в одном! Ну ты – мой СНЕГИРИМ, и все, трудно объяснить, – прошептала она, зевая.
На следующий день Катя проснулась, полная энергии и оптимизма, а вечером пошла на каток с подружкой и ее
