почти взята. Так легко. Так просто. Так дорого. Так печально.
Я влюбилась в него. Влюбилась в него с точным расчетом. Он будет моим. Моим.
Как легко влюбляться, когда ты знаешь, что это не приведет тебя к разбитому сердцу. Что тебя возьмут. Тебя не отвергнут. Это такое ложное чувство. И не понимаю – чего. Снова эго? Гордыня? Но точно что-то неправедное.
Наверное, только сейчас я начала задумываться над этим. Любил он мою маску? Знал ли он, что под ней? Видел ли он мою душу? Или любил то, что я ему показывала?
Боже, какие мы все больные! Больная любовь правит этим миром. Грустно.
Мои чувства были такими запутанными и такими честными. По крайней мере, с собой я пыталась быть честной.
В таких играх нельзя строить иллюзий. Отсутствие этих иллюзий и ожиданий помогло мне принять его и полюбить.
Я видела его.
Эгоцентричный, тщеславный, нетерпеливый, потакающий своим слабостям властолюб. Ведомый маменькин сынок, желающий быть замеченным папой.
И такой добрый, заботливый, галантный, харизматичный.
Две стороны одной монеты.
Я видела его слабости. Я видела его силу.
Видела его. Без прикрас. Без иллюзий.
Вокруг все судачили о нас. Они обсуждали каждую деталь нашего романа. Скоропостижную помолвку и свадьбу. Наверное, хотя не наверное, а точно, таких людей, как мы, ждет миллион пересудов, обсуждений. Люди не прощают счастье, его нужно держать под запретом. Люди любят лишь страдание. Поэтому большинство звезд во время разводов ведут агрессивные пиар-кампании. Люди любят жалеть других с высоты своего «положения». Скорее всего, херового, но у них-то положение! А «звезда» страдает… Это возвышает. И снова иллюзия.
Но я любила Лоуренса… Всей своей черной душой.
Иногда, вечерами, когда Лоуренс сидел возле камина с бокалом виски и газетой
(какое аристократическое клише), я смотрела на него, застыв в дверном проеме. Я наблюдала, как он держится, даже оставшись в комнате один. Прямая спина. Как огонь целовал его бледную кожу своим теплом. Как поднималось и падало его адамово яблоко, когда он отпивал виски. Как хмурил лоб при прочтении спортивной колонки. Как сосредоточенно изучал заседания парламента, что мог смотреть не моргая. Как он поправлял свою кучерявую шевелюру. В каждом его, казалось, заурядном жесте я читала породу. Его можно было сравнить с иберийской лошадью. Воплощение истинного благородства.
Чистейший гипноз.
Однажды он увидел, как я, затаив дыхание, любуюсь им.
– Любимая, что ты там стоишь? – повернулся он и улыбнулся.
Я обожала его улыбку. Идеальная улыбка от уха до уха, с идеальными белыми зубами. И ямочками на щеках. Что говорить, у них шикарная генетика.
– Иди ко мне, – сказал он, отложив газету и виски.
Я улыбнулась в ответ.
Умопомрачительный аромат одеколона опьяняюще ударил в голову.
Я села возле его кресла, прямо на пол. Моя розовая юбка расстелилась вокруг меня безупречным
