style="font-size:15px;"> – Иван Николаевич! – окликнул меня знакомый звонкий голос.
Я спрятал телефон в карман джинсов и оглянулся.
Передо мной стояла Аглая.
– Лала, Господи!
Как я был рад её видеть. В мои сорок пять меня в её присутствии волновало, как мальчишку.
– Добрый день! Вы крепко спали! И громко храпели. Я не могла уснуть.
А за словом она в карман не лезла. Я готов был провалиться под землю, почувствовал, как горят мои щёки. С чего бы это?
Девушка заливисто расхохоталась. Её медные локоны были завиты и спускались на плечи хитрыми весёлыми кудряшками. Румянец никуда не делся – так же горел на светлых скулах. Карие глаза остро впились в меня, словно сканировали душу.
– Я ходила к Соне, мама послала за флэшкой с фотографиями. Не хотите прогуляться по лесу? Я к озеру иду. Подруг здесь нет, – словно оправдываясь, вздохнула она, – а Вы – новый человек в наших диких краях. Буду рада, если составите мне компанию.
– Да, конечно, Агла… Лала… Я не тороплюсь!
По телу бежал странный ток, в желудке ухало, солнечное сплетение сжималось, словно предчувствуя что-то нехорошее. «Возьми же, наконец, себя в руки, Эйн!»
– Тогда пойдёмте, – медные волосы девушки сверкали в лучах солнца. – Я обожаю наши места.
Она уверенно шагала впереди меня, но порой, пытаясь скрыть нетерпение, сдерживала шаг, вновь оказываясь наравне со мной, временами чуть задевая меня своим правым плечом.
– Вы же из Питера, да? А где работаете?
– В университете лекции читаю. А ещё пишу статьи в различные искусствоведческие журналы.
– Как интересно!!! – с искренним восхищением воскликнула Лала.
– Нет, ничего интересного. Сухость научного слога ввела бы Вас в сон.
– Отчего же?
– Оттого, что искусство в словах – так себе удовольствие. В Вашей голове могут роиться поэтические образы и невероятные животрепещущие версии, но Вы не имеете никакого права преподносить всё, что думаете и как думаете своим читателям. Увы, но в стране историков искусства слишком много правил, норм, канонов, фраз, которые нельзя коверкать и нарушать, иначе тебя быстро спишут со счетов и признают любителем, который впадает в художественность и неискусствоведческую безвкусицу.
Аглая искренне изумилась:
– Но разве интересно читать такую сухость?
– И я сухарь, по-вашему. Нет, Лала, увы, так принято. Мы занимаемся наукой, а не пишем любовные романы и популярные арт-детективы. В любом случае, я не профессор Лэнгдон и излагаю материал на лекциях не так, как Дэн Браун.
Девушка перескочила через лежащий ствол дерева.
– Почему? Ведь так было бы намного интереснее читать Ваши статьи? Простите, если обидела.
– Нет, нет! Что вы! – завеселился я. Неопытность и непосредственность Аглаи поднимали мне
