или смерти.
Неизвестно, сколько он находился между жизнью и смертью. Для санитарного инспектора состояние обморока просто выпало из осознания. Боль оставалась болью, только в ней теперь были чьи-то голоса. Санитарный инспектор все ещё не был в состоянии их разобрать.
Спустя вечность или мгновение, чувство времени у него отсутствовало напрочь, санитарный инспектор почувствовал губами край чашки и сделал осторожный глоток. Это было то, что надо. Приятно горячая терпкая жидкость. Он жадно выпил весь напиток. По телу прошла тёплая волна. В голове немного прояснилось. Вакханалия сменилась низким монотонным гулом, который уже можно было терпеть. Один глаз приоткрылся, и он смог разглядеть сквозь мутную пелену низкий потолок, тусклую лампочку и грязные серые стены. Скорее всего, подвал. Он лежал на куче прелых тряпок, но мучила его не вонь тряпья, а резкий неприятный запах, который шёл из глубины памяти, и был частью какого-то мрачного неприятного воспоминания, свернувшегося калачиком на краю подсознания, и теперь почему-то терзавшего его своей вонью. Нос же, как, впрочем, и всё остальное практически не работал.
Санитарный инспектор попытался приподняться, но сильная боль снова заставила его откинуться на своё ложе.
– Да ты лежи, не рыпайся. Радуйся, что жив остался, – услышал он (ещё было непонятно мужской или женский) голос. Голос продолжал что-то говорить, но каждое последующее слово становилось все тише и неразборчивей, словно говорящий удалялся от санитарного инспектора.
Он понял, что спал только когда проснулся. Самочувствие было намного лучше. Глаза открылись, шум в голове исчез. Тело почти не болело, но было ватным и не хотело ещё слушаться. Он мог думать в первый раз с тех пор… Он попытался сесть. Получилось, правда, с большими усилиями, но получилось.
То, что он принял за комнату, оказалось заброшенным давным-давно туннелем. На стенах ещё оставались кое-где следы коммуникаций. Горели редкие тусклые лампочки, но об этом уже, скорее всего, позаботились его обитатели.
Тут же на полу в нескольких шагах от него сидели люди. Они что-то ели, оживлённо беседуя.
– А, проснулся… Иди к нам, – сказал один из обитателей туннеля.
Санитарному инспектору дали тарелку с бесцветной однородной массой. На вкус это месиво оказалось даже вкусным, тем более что оживающее тело требовало своего. Ели молча. Затем собрали тарелки и разлили по чашкам уже знакомый санитарному инспектору напиток. За выпивкой начались разговоры.
– Ты кто? – спросил его горбун, сидящий напротив. Всю трапезу он бесцеремонно пялился на санитарного инспектора.
– Денис Паркин, – ответил санитарный инспектор. Он решил не афишировать свою принадлежность к ГСИ.
Обитателей тоннеля звали Шланг, Кэмэл, Петрович и Носатый. Больше всего они походили на семью приведений за городом. Всклокоченные, небритые, в мешковатых однообразно-бесцветных тряпках с болезненными лицами,
