начинались.
Как ни ценил Жирмунский Кузмина как поэта и как переводчика, все же добросовестность (да, возможно, и опасения, как бы именно он, уже дважды арестованный, не оказался ответственным за неудачу) не позволила ему безоговорочно принять текст, и вполне возможно, что это очень помогло ему в дальнейшем. Он пишет подробное письмо Тихонову, в котором объясняет причины неудачи и максимально старается себя обелить. Впрочем, на это он имел все основания – довольно вспомнить ранее процитированное письмо с указанием на неверный тон перевода с анализом двух октав из него.
Вот это письмо в большей его части:
Многоуважаемый Александр Николаевич!
Только что отослал Вам Байрона: перевод Кузмина, исправленный согласно моим указаниям, примечания Байрона и мои примечания. Примечания Б<айро>на Кузмин не перевел и пришлось взять их в переводе изд. Венгерова, который я проредактировал, а часть примечаний, отсутствующую в этом издании, я перевел сам. Мои примечания займут примерно 1 ¼ – 1 ½ листа. К сожалению, данная вещь требует развернутых примечаний: объяснения цитат, французских и латинских слов и выражений, имен людей того времени, теперь никому неизвестных, мифологических и литературных намеков и т.д. Не имея кому поручить эту скучную и совсем не легкую работу, я остался в Л<енин>гр<а>де на несколько дней лишних, чтобы закончить ее сам. Остается вступительная статья. Я уезжаю завтра в отпуск до 1 сент<ября> и буду вынужден, ввиду крайнего переутомления, отказаться от всякой работы на это время. Поэтому я могу взять на себя статью только если издательство примет ее дополнительно – в начале сентября, числа 10–15-го. Перечитав еще раз «Дон Жуана», я почувствовал, что могу написать статью с охотой и интересом. Однако, если издательство спешит с этой работой, Вам придется все-таки подыскать другого автора.
Теперь о самом главном – о переводе Кузмина. Общее впечатление мое такое, что перевод не удался. Слишком большое различие между манерой Байрона и Кузмина. Некоторые места, конечно, очень хороши – там, где есть лирический тон, шаловливая ирония и т.д. – как в эпизоде с Гаидэ, вообще в любовных пассажах. Другие же – военные, политические, философские – к сожалению, не на высоте. Главная беда – в манере, усвоенной М.А. Кузминым, – выбрасывать союзы, предлоги, местоимения и т.п., что придает многим строфам бессвязный, непонятный, загадочный прямо характер. Я произвел огромную работу – чуть ли не в каждой строфе отмечал места непонятные, бессвязные, неясные и пр. По чернильным исправлениям Кузмина Вы можете судить об этих местах. Когда я брал на себя редактуру «Д<он> Ж<уана>», я, конечно, не думал, что мне придется редактировать стиль перевода, притом – строчка за строчкой: я считал, что мои обязанности ограничатся ролью консультанта по иностранному тексту. Если бы я представлял себе, чтò придется делать, я бы не взялся за эту работу, т. к., не будучи поэтом, я не могу исправлять Кузмина – большого поэта, которого очень ценю. Мих<аил> Ал<ексеевич> вообще в этих вопросах человек очень мягкий и послушный, без претензий: он добросовестно исправлял все места, которые я отмечал ему
