не сотнями – тысячами. Ратлидж по-прежнему чувствовал себя их должником и все еще не мог снять с себя тяжкое бремя. Ему нелегко было бы объяснить, что творится у него в душе, и все же его не покидало чувство долга по отношению к мертвым.
Он ехал в Шотландию, и пути назад не было…
«Я ведь еду не в Эдинбург, – убеждал он себя. – Лодж находится в тихой деревушке… таких полным-полно в любом уголке Великобритании. Все равно рано или поздно мне пришлось бы поехать к крестному. Нельзя всю жизнь отгораживаться от прошлого… как-то надо справиться… Будет настоящей жестокостью по отношению к старику, если я перезвоню и скажу, что передумал…»
Хэмиш не желал ничего слушать, как Ратлидж ни оправдывался. Поездка стала для Ратлиджа настоящим испытанием. Он подумал: Хэмишу очень страшно было умирать во Франции, вдали от родины… Куда он так и не вернулся. Не попадет он домой и сейчас.
Усталость начинала брать свое, Ратлиджу казалось, что он все время упирается в стену.
Подъехав к Ньюкаслу, словно по наитию Ратлидж вдруг свернул в сторону и некоторое время ехал на запад, к Хексему. Остановив машину, он вышел и прошел с милю до того места, где еще змеился по зеленым холмам вал, построенный римлянами при императоре Адриане. Вал из земли и камня призван был сдерживать шотландских варваров, в свое время на нем размещали форты и гарнизоны, лавки и караульные вышки, теперь давно разрушенные. В последний раз Ратлидж был здесь еще в детстве, но он до сих пор все ясно помнил.
Здесь жили, сражались и умирали солдаты, но не из-за этого вал Адриана обладал такой странной притягательностью. Все дело было в невысоких зеленых холмах и бездонном небе. Здесь его окружала атмосфера вечного покоя.
Во время войны во Франции в окопах солдаты стояли бок о бок, и ни у кого не было никакой личной жизни. Даже когда умолкали пушки, эхо канонады отдавало в костях. Даже спустя несколько часов после артиллерийской подготовки все ходили оглушенные. Над головой проносились аэропланы, лошади вязли в болоте, грузовики тащились по склонам, люди днем и ночью ругались, пели и разговаривали. Раненые после атаки кричали и богохульствовали от боли, лаяли собаки, которые искали живых среди мертвецов.
Сам Ратлидж до сих пор не находил покоя. Ему не давал Хэмиш. Ратлидж ни на минуту не оставался один.
Но здесь тишина казалась ощутимой, ее, казалось, можно было потрогать рукой…
Он стоял, глядя в высокое чистое голубое небо, запрокинув голову и раскинув руки, непроизвольно сжав кулаки. И упивался тишиной.
А ветер утих. Хэмиш, проявляя милосердие, молчал. Птицы не пели, птицы улетели зимовать в теплые края. И даже биение его сердца под пальто казалось приглушенным.
Покой.
Он постепенно заполнял Ратлиджа, окутывая его, словно коконом.
Почти четверть часа простоял он в полном одиночестве, слушая тишину.
Когда он повернулся и зашагал к машине, в глазах его
