нет. Последние вагоныне нам мелькнут спасительным огнём,
и канувшей мечте на перегоне
не мы сигнал отчаянья пошлём.
Тридцать пять
А кем же я буду,
когда позабуду
последнее детское слово?
– наверное, снова
средь шорохов крова
учиться надеждам придется…
и лето умчится
беспечною птицей
за синие дали былого…
мальчишку седого,
свободой больного,
увидят под парусом ветры.
Но осень настала,
но сердце устало
бороться с собой и судьбою,
и к волчьему вою,
к последнему бою
трубит надорвавшийся голос.
Один
Мохнатым темным зверем
Навалится тоска,
Мы одинокость мерим:
минуты – на века.
В мрачном застое,
с мертвенным боем,
мерно качается время…
прошлое тонет,
воля уходит,
и надвигается темень.
В куцем полёте
вы пропадете,
мужества сладкие грёзы…
и над пустыней
творчества иней
выпадет в жалкие слёзы.
Мелочь обиды
дружбы забытой
просится в совесть мою…
и над безумьем,
сизым удушьем
ветры несчастья поют.
Мохнатым темным зверем
Навалится тоска,
Мы одинокость мерим:
минуты – на века.
По волнам
Весенние ветры свободы
проносятся над ноябрём.
Не глядя в прожитые годы
и в мрачные дни непогоды
под парусом счастья идем.
Веселье открытого моря,
богатства подводных глубин
развеют и скуку, и горе,
подарят волшебные зори
над радугой северных льдин.
Волна золотого забвенья
уносит мечту по волнам.
Лихое морское похмелье —
от пут суеты избавленье —
богами даруется нам.
Священные узы надежды
разбросаны по берегам.
Мы стали другими, чем прежде.
И пущен стакан по рукам,
и рвутся сомнений одежды:
фиеста летит по волнам.
ПОЭТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК 2008—2013
2008
Питерский июнь
Еще цветет дворовая сирень.
И тишина. И больше – никого.
Часы стоят. И ночь стоит как день.
Жизнь переходит в фазу имаго.
Друзья ушли, уходят и уйдут
В туман небытия, в мои воспоминанья,
Покинув тихо брошенный редут,
Меня оставив жертвой на закланье.
Туберкулезная погода на дворе.
Июнь знобит
