Шла и пыталась угадать, какая из многочисленных женщин, сновавших с корзинами белья, покупавших еду с лотков разносчиков, занималась домовой проституцией. Может, попадались среди них и честные, не могли же все отдаваться случайному мужчине на кухне, пока варится обед или ужин. Однако абсолютно все они отличались от женщин, которых я видела прежде. Настоящая бедность жила здесь, в портовом квартале Недева, а не в Джалахе. Заштопанная одежда, дырявые башмаки и куча детей. Все грязные, часто босые, но удивительно бойкие. Младенцев матери носили в повязанных особым образом платках, дети постарше держались либо за ее юбку, либо за руку братьев и сестер. Работали здесь с малых лет. Я видела паренька, ровесника Ноны, который развозил питьевую воду. Замуж выходили тоже рано – вон та беременная девчушка от силы погодка Куколки, а у нее уже есть один ребенок, кареглазый мальчик. И ведь для местных – это норма, иной жизни они не знали. Поневоле почувствуешь себя избалованной королевой. Хозяин ей не нравился! А хочешь с моряками за три лиры? Даже капитан, и тот выше тебя оценил. Только вот ориентироваться на местные порядки я не желала. Нужно стремиться к лучшему, а не брать за эталон худшее.
Догадываюсь, в родном Рьяне тоже не все благостно. Раньше я об этом не думала, считала Фрегию обителью порока и зла, но ведь бедные, нищие существовали в любой стране. И в нашем городке тоже имелись такие семьи. О них не говорили открыто: не принято, но от этого они не исчезали. И отвращение сменилось жалостью. Женщины в дверном проеме банально хотели прокормить семью, вот и торговали, чем могли. Уверена, у них и другой заработок имелся, то же плетение корзин. Но много ли их купят на базаре? А тут какой-нибудь моряк да согласится сэкономить, закрыть глаза на неидеальное тело и орущих детей. Самое печальное, мужья тех женщин не испытывали угрызений совести. Я осторожно спросила одну, в курсе ли супруг, чем она занимается. Женщина усмехнулась:
– Конечно. Он вдобавок поколачивает, если монетку утаю.
Вскоре я едва не пала жертвой второй категории обитателей городских трущоб – зазевавшись, лишилась саквояжа. Вертлявый паренек выхватил его и бросился бежать, но Тебо оказался резвее. Помощник жреца неведомым образом ориентировался в хитросплетении улочек и загнал воришку в тупик. Не помешало бы при случае выяснить, где родился Тебо. Может, его знания о местной жизни почерпнуты из собственного прошлого. Так или иначе, саквояж мне вернули, велев тщательнее следить за вещами.
Но вот самые бедные жилища остались позади. Улочки по-прежнему петляли, изгибаясь под всевозможными углами, но стали шире. Появились балконы, цветы в горшках. Замелькали вывески многочисленных кабачков и дешевых гостиниц. На перевернутых бочках за такими же столами ели и пили моряки. В воздухе витал запах кислого эля, жареного лука и подгорелого мяса. Его готовили на жаровнях прямо на улице. Тут же, у ног моряков, вертелись бродячие псы, магнетизируя голодными глазами, надеялись на подачку. Разумеется, не обошлось без представительниц древнейшей профессии, но они изменились, не походили на женщин за три лиры. Далеко не все носили яркую одежду, никто не манил обнаженным бедром –
