Я, прилипнув носом к окну, рассматривала эти красивые домики. Наверное, в таких жили друзья, с которыми мне пришлось попрощаться после первого полугодия в восьмом классе. Мы давно не виделись, хоть и переписывались иногда в соцсетях.
– Асфальт, дома… – поражалась мама, как и я, не отрывая глаз от улучшенной за годы нашего отсутствия инфраструктуры. – Всё такое новое. На зависть японцам, что ли?
– А то! Да, люди приезжают сюда. Дома, конечно, ругают за плохое качество, перегородки там пустые, поэтому холодно очень, – разговорился дядя Женя и, будучи в хорошем расположении духа, решил прокатить нас по посёлку, благо объехать все окрестности можно было минут за десять.
Машина повернула на развилке на набережную. Низ посёлка нынче был почти не заселён, только базы да несколько домиков остались после сильнейшего землетрясения в девяносто четвёртом, в одном из покосившихся заброшенных домов, что стояли ближе к океану, и жила раньше бабушка. А после землетрясения она вернулась к деду в деревню Головнино, что находилась за пятьдесят километров от посёлка. Дед умер пятнадцать лет назад, но бабушка покидать деревню не захотела, осталась жить на берегу океана, где за проливом Измены тонкой полоской можно было наблюдать японскую землю.
Бабушке не так давно исполнилось девяносто пять и, несмотря на суровый климат и непростую жизнь на островах, она старалась не унывать. Много раз мама хотела забрать её к нам на Камчатку, но бабушка всем сердцем любила Кунашир, жила здесь с сорок пятого года. Когда острова стали советскими после Второй мировой войны, семья бабули переехала с материка сначала на Сахалин, а потом на Курилы.
Проехав по окрестностям Юки, мы помчались по маршруту ПАЗика в село к бабуле, в самую южную часть Кунашира. Машину чуть не занесло, когда мимо нас на большой скорости просвистел грузовик.
– Гоняют как сумасшедшие, – цокнул языком дядя Женя.
Красные клифы, с которых низвергались красивейшие водопады, тянулись на много километров вдоль океанского побережья южной части острова.
Чем ближе к селу мы подъезжали, тем больше менялся пейзаж за окном: заросли бамбучника да странные тонкие деревца – такие на материке точно не встретишь. Асфальт сменился грунтовкой. Головнино, которое раньше называлось Томари, встретило нас ржавым ветряком, который когда-то давно подарили японцы. А Южно-Курильск при японцах назывался Фурукумаппу, где айны проживали – коренное население острова, которое после войны тоже подверглось репатриации.
В Головнино школа была, но училась я в Юке, а каждые выходные исправно тряслась в ПАЗике, чтобы навестить бабулю. И как бы бабуля ни сопротивлялась, вскоре ей всё же пришлось на какое-то время переехать в Южно-Курильск: ближе к больнице и удобней добираться до Сахалина в случае ухудшения состояния.
Сначала я не хотела покидать дом, школу, друзей и жить на островах, но когда болезнь бабушки отступила, я уже не хотела возвращаться обратно, цеплялась за все косяки, лишь бы остаться тут.
