это название. С каждой минутой мне все больше хотелось оказаться на Теллусе побыстрее, обнять Лючану, даже если она будет отбиваться по всем правилам боевой науки, и сказать ей…
Что это происходит?
А, вот что. Я и раньше знал, что в Просторе легче настраиваться на чужие психочастоты, воспринимать чьи-то мысли и слова. На этот раз получилось не намеренно – просто совпали чувства и обстоятельства. И я услышал чье-то, неизвестно где звучащее:
…– Тина, я люблю тебя.
Такими словами Астин Крат начинал каждый свой день. И те же слышал в ответ от своей жены.
– Ну, как тебе здесь – на новом месте, в новом мире? Не скучно? Не тоскуешь по старым местам?
– Мне хорошо везде, где есть ты, Астин. Ты ведь знаешь. И, кстати, устроили нас прекрасно. Даже с зимним садом – иначе эти места казались бы мрачноватыми, правда? О нас заботятся. Хорошо, что мы остались. И будет еще лучше.
– Иначе и быть не может: они должны дорожить тобой, верно? Ну, иди: знаю, как тебе не терпится продолжить работу над расчетами. А я сразу же начну ждать твоего возвращения. Ступай. Люблю тебя.
– А я еще сильнее…
Это где-то очень далеко от Стрелы Третьей.
Вот такое я услышал и еще больше затосковал.
Ну, заранее сочинять речь я не стал, надеясь, что вдохновение само посетит меня в нужный миг. Нетерпение заставило меня переминаться с ноги на ногу, так что другой пассажир, один из двух дюжин народа, собиравшегося покинуть Стрелу Третью одновременно со мною, неправильно истолковал мои движения и любезно указал на то помещение, которым мне, по его мнению, следовало воспользоваться. В ответ я глянул на него так, что он поторопился занять позицию в противоположном углу накопительного зала и не высовывал оттуда носа, пока не объявили наконец посадку – с опозданием, по-моему, никак не менее, чем на полторы минуты. Ну совершенно никакого порядка не было ни на Трешке, ни в «Астракаре», и вообще где бы то ни было в этой занюханной, идиотской Вселенной, в которой мне пришлось жить. Самое время пожалеть, что она у нас – единственная, существование которой можно считать доказанным. И я уже собирался высказать свои соображения по этому поводу во весь голос, но мне помешали, указав на капсулу, в которой мне и следовало провести большую часть полета.
Ну, наконец-то стартовали. Разгон и вход в прыжок прошли, по-моему, нормально; вообще-то, откровенно говоря, я за ними не следил, потому что в уме сами собой все-таки стали вдруг складываться слова моего манифеста, с которым я собирался обратиться к Лючане в первые же секунды встречи, и я подумал, что стоило бы записать их для памяти – в мик, разумеется, куда же еще. Поэтому мне было уже не до корабельных эволюций, поскольку капсулы (моя, во всяком случае) на этой скорлупе были в исправности и неизбежные перегрузки почти не ощущались пассажирами – при условии, конечно, соблюдения правил.
Речь моя (позже мне показалось, что она была в два раза многословнее
