о дочке. Да… будет дочка, непременно девочка! Даже в этом Ната согласна!”
Суп настаивался на печке, когда раздался звонок в дверь.
– Как же там жарко! – впархивая в их двухкомнатную квартиру на третьем этаже многоэтажки, произнесла Ната.
– Да, июнь, как никогда жаркий! – согласился муж.
– Что у нас на ужин?
– Твой любимый морковный суп-пюре!
– Ты – мое чудо! Иди сюда!
Ната обняла его так, как умеет это делать только любящая жена: одновременно и нежно, и страстно, волнующе и трогательно. Вечер, как всегда, был прекрасен.
По новостям показывали красные машины, мчащиеся на пожар.
– Странно ведь, – заметила Ната, – уже не первый вечер передают о таких происшествиях!
– У нас в школе на классном часе, как слышал, – кивнул Гоша, – первые десять минут уделяют тому, чтобы дети помнили о правилах пожарной безопасности: ну там, не оставлять включенными электроприборы, газовые плиты…
– Да! И на работе шушукалась с подругами, так они не помнят такого обилия пожаров в городе за всю жизнь! Что-то нездоровое происходит!
– Мне так нравится твое удлиненное каре, что ты сделала! Когда глажу твои волосы, то ни о чем нездоровом не думаю.
Ната улыбнулась, лежа в его объятиях.
– Да, мне тоже приятно. Но все-таки представь: каждый день где-то происходит случай возгорания проводки! У подруги моей подруги есть племянник, так он едва успел вынести маленькую девочку из объятой огнем детской! Представь только, какой страх! Разве это не должно вызывать и в нас какое-никакое соучастие, сопереживание? Разве можно смотреть на все происходящее так отвлеченно, будто бы это и нас не коснется? Я бы хотела уменьшить количество боли не то что в мире, а для начала – в нашем городе! Ведь у тебя и папа был же врач! У тебя в крови должно было остаться желание помогать, бросаться в бой ради других! Ведь какой далекий ваш предок? – Ната лукаво подмигнула ему, как обычно, когда упоминала об этом. – Александр Македонский!
Гоша скрутил завиток из ее прямых, вытянутых в струну волос.
– Ведь ты знаешь, что я был совсем маленьким, когда потерял папу. Что я могу помнить? Его голос, его твердую осанку? Да и потом – мама вернулась к нам на родину, в наши края, покинув Македонию. Опять же – сколько мне было тогда лет? Четыре, пять? Все это так смутно в памяти, так обрывчато. Какие-то кусочки воспоминаний, конечно, иногда возникают. Но, по правде сказать, мало что помню из той македонской жизни!
– Тем не менее, я вижу в тебе что-то такое героическое, как у древних воинов, знаешь?
Гоша рассмеялся.
– Героическое или магическое?
– Да и то, и другое!
– Это верно: собрать тридцать охламонов в одну линию, сплотить их, чтобы они бросали мяч в корзину, а не в друг друга, и бегали, не выходя за границы поля, –
