но конкретно этот разговор выветрился вместе со спертым запахом алкоголя из крошечной спальни.
– Скажи ему, я сейчас спущусь.
– Поторопись, – рассмеялся Бродский-старший и махнул рукой, – у него пятки вот-вот загорятся, так он к тебе рвется. Я с ним поговорю, а ты…
– Что?
– Умойся. И окно не закрывай, а то… сам знаешь.
Кир знал. И на долю секунды ему стало стыдно.
Ситков ждал его на улице. Припрыгивал на месте, словно ему было холодно, и курил, то и дело озираясь по сторонам. Его светлые волосы казались липкими, жирными. Он нервно заправлял их за уши, а потом затягивался и заправлял снова. В полуденном свете куртка на нем предстала перед Киром в истинном возрасте, со всеми морщинками, трещинками и потертостями. Да и сам Женек изменился. Темнота больше не сглаживала впалых синяков под его глазами, не маскировала худобу и усталость. Внезапно, вот так вот неожиданно и стихийно, даже после бурной ночи, полусонный, изъеденный паразитическими мыслями, Кирилл оказался на фоне друга манекенщиком со страниц глянцевого журнала.
Он пришвартовал рядом и бросил:
– Ты рано.
– Зато ты поздно. – Женек вытер рукавом куртки нос. – Договаривались же на двенадцать.
– Договаривались?
– Тебе память отшибло?
– Отшибло.
– Весьма удобное оправдание, – затянулся парень. – Удобное, – повторил он и избавился от окурка, выпустив его из пальцев и наступив на него всей стопой.
– Так в чем суть дела?
– Ты пообещал меня до Окружной подбросить. На автобусе тащиться через весь город, а на меня паршиво влияют все эти долгие поездки в компании неадекватных мамаш и их вечно рыдающих детей, ну ты в курсе, меня наизнанку выворачивает.
– Я сказал, что возьму тачку отца? – удивился Кир.
– Ага.
– И сказал, что подвезу тебя?
– Так точно.
Кирилл усмехнулся и неторопливо прокатился пальцами по подбородку, гадая, сколько же рюмок виски он вчера выпил. Блестящее, конечно, обещание, учитывая, что он не садился за руль уже год, а то и два. Но давать заднюю было поздно, так что он покачал головой и с неохотой поплелся обратно в дом, чтобы взять ключи от ржавеющего раритета.
Отец сидел за столом и потягивал кофе. Жалюзи были вновь открыты, так что кухня, как и весь мир, тонула в свете и чертовом пространстве, где находилось так много метров для пустоты. Пустота именно так и ощущается, в широком смысле. Просачивается между нами и воздвигает невидимые барьеры, через которые не удается перебраться без синяков и переломов.
– Я возьму ключи от машины.
Альберт выпрямился и стянул с носа очки, будто без них лучше разглядит сына.
– Ключи?
– Верну, как получится.
– Это когда?
– Когда получится. – Кир пожал плечами. На нем висела белая футболка. Сквозь нее четко просматривались толстые кости ключиц. – У тебя были какие-то планы или…
– Да,
