– не как летом, примерно как в октябре. Здесь, собственно, и был октябрь – крошечный лоскуток какого-то давнего октября, зацепившийся за проволочную ограду и оставшийся навсегда. На фоне глухой, без окон кирпичной стены алели листья дикого винограда, у забора доцветал розовый куст, а из влажной земли победоносно пробивалась наглая зелень юной бессмертной травы.
Звучит не особо правдоподобно, это я понимаю. Но на самом деле в нашей истории это наименее удивительная деталь. Подобные закутки, неподвластные времени и стихиям, вполне обычная штука, такие есть во всех городах. А что почти никто почти никогда туда не заходит, вполне объяснимо: даже люди свои секреты не всем подряд открывают, а только самым близким друзьям.
– Я уже знаю, что делать, – сказал Рен. – Главное, даже своими руками убивать никого не придётся. Приятный сюрприз!
Город с явственным облегчением выдохнул – дымом из всех своих печных труб. В этом выдохе Рен услышал: «Хорошо, что не надо, а то мне уже давным-давно надоели убийства. От них у меня настроение так сильно портится, что лучше бы вовсе не строили никогда. Но людям почему-то очень нравится друг друга мучить и убивать».
– Ну, предположим, не всем, – заметил Рен. – И это отличная новость. Если бы всем подряд, я бы, пожалуй, не стал гулять по городам, которые ими построены. И никогда не пришёл бы сюда, а это уже ни в какие ворота. Какой вообще смысл жить, если не встретить тебя?
На самом деле Рен, хоть и был влюблён по уши, так не думал. Смысл всегда есть. Один утратишь, сразу другой найдётся, с которым ещё интересней жить. Но Рен решил не скупиться на комплименты. Городу, у которого так сильно болит сердце, не повредит даже самая грубая лесть.
Всё правильно сделал. Услышав, что жизнь без него не имеет смысла, город пришёл в такой неподдельный восторг, что всем оставшимся в нём зимовать птицам пришлось по его команде бросить свои дела, взлететь над черепичными крышами и несколько минут кряду торжествующе громко орать.
Впрочем, птицам такие встряски только на пользу. А уж городу как на пользу, нечего и говорить. Рен мысленно поставил себе пятёрку по поведению и сделал приписку на память: «Как можно чаще немилосердно, беспардонно хвалить».
– Выпить нам с тобой сейчас точно не помешает, – заключил Рен. – Оно, конечно, немножко нечестно по отношению к местным законам природы, но, может, плюнешь на них и устроишь, чтобы мне по винным лавкам полдня не бегать, а прямо здесь, не сходя с места, что-нибудь этакое найти?
Ещё не договорив, увидел, как в траве блеснуло стекло. Нагнулся, поднял бутылку. Разглядев этикетку – коллекционный кальвадос шестьдесят пятого года! – присвистнул:
– Ну ты даёшь!
– Она у жильца соседнего дома в буфете стояла, я просто взял, что близко лежит, – скромно заметил город настолько человеческим голосом, что даже Рен, на своём веку много чего навидавшийся, невольно начал оглядываться – кого ещё сюда принесло?
– В
