кремация и один венок. Венок являл собой вульгарное переплетение лилий и гвоздик, которые уже увядали. Покойного провожал в последний путь священник, который отлично знал, с какой скоростью произносить положенные случаю слова, звучавшие так, будто он просил у слушателей прощения за свою веру в то, во что им вполне позволительно не верить. Берни сошел в огненную геенну под звуки синтезированной музыки и как раз вовремя, судя по нетерпеливому шарканью ног очередного кортежа, поджидавшего у ворот часовни.
После церемонии Корделия осталась стоять на ярком солнце, чувствуя через подметки туфель жар нагретой щебенки. Воздух был напоен густым ароматом цветов. Ощутив внезапно отчаяние и гнев за Берни, она немедленно нашла козла отпущения в лице некоего старшего инспектора Скотланд-Ярда. Вот кто выкинул Берни с единственной работы, к которой он когда-либо стремился; вот кто даже не позаботился узнать, что стало с ним после этого; и – самое иррациональное обвинение – даже не позаботился явиться на похороны! Берни испытывал потребность быть детективом, подобно тому, как другие люди испытывают потребность писать красками, сочинять стихи, пить или развратничать. Разве Департамент уголовного розыска не мог приютить всего одного человека с его энтузиазмом и никчемностью? В первый раз за все время Корделии стало жаль Берни до слез; горячие капельки лишили ее зрение отчетливости, и длинная вереница ожидающих своей очереди катафалков, переливающихся блеском сусального золота и колеблющихся вместе с усыпавшими все цветами, представилась бесконечной дрожащей линией. Сдернув с головы черную вуаль, единственную уступку трауру, она зашагала к станции метро.
Добравшись до «Оксфорд-серкус», она почувствовала жажду и решила попить чаю в ресторане универмага «Дикинс энд Джоунз». Это было необычное, даже экстравагантное решение, но в конце концов чего не сделаешь в такой необычный и экстравагантный день? Она растянула удовольствие, чтобы вкусить всего сполна, в соответствии со счетом, и возвратилась в контору только в четверть пятого.
Ее ждали. У дверей томилась женщина; ее отрешенный вид совершенно не соответствовал грязным, засаленным стенам, которые она подпирала плечами. Корделия в изумлении затаила дыхание, замерев на ступеньке. Она поднималась бесшумно и теперь имела возможность понаблюдать за посетительницей, оставаясь незамеченной. Впечатление оказалось ярким: перед ней была самоуверенная и властная особа, чей наряд вселял ужас своей безупречностью. Серый костюм с отстающим воротничком, из-под которого выглядывала прикрывающая горло узкая полоска белоснежного хлопка, и черные модельные туфельки наверняка приобретены в самом дорогом магазине. С левого плеча свисала большая черная сумка с накладными карманами. Женщина отличалась высоким ростом, а ее коротко подстриженные преждевременно поседевшие волосы обхватывали голову, как купальная шапочка. Ее продолговатое лицо казалось бледным. Она читала «Таймс», держа газету сложенной в правой руке.
