тихо отступаю в тень и выхожу из церкви. Из навечно осквернённого святилища богов столь же древних, как и сам этот мир. Отвратительный, омерзительный, гадкий, стелющийся перед сильными и беспощадный к слабым. Мне больше не хочется бродить по нему. Всё что нужно я уже увидел. Скоро сюда придёт Тот, кто вправе судить. Судить и карать. Наверное, мир чувствует это, и, не думая о завтрашнем дне, старается урвать как можно больше от этой жизни. Ещё капельку удовольствия, ещё чуть-чуть, пока ещё есть время…
Воздух в этом мире уже пахнет гнилью. Люди этого ещё не ощущают… пока не ощущают… но окрестные собаки уже начали выть в небеса в порыве безнадёжной мольбы. Это бессмысленно, их не простят. И людям не будет легче, ведь когда делишь вину с тем, кто тебя любит, она возрастает вдвойне. Но они всё равно воют. Зачем?..
Гниль, терпкий запах человека, который ещё дышит, но на которого уже начинают садиться зелёные мясные мухи. Смрадом несёт отовсюду. Ненависть, боль, желание, страх… сильнее всего пахнет из центра города, из сверкающего белоснежными стенами дворца. Быть может, ты тоже чувствуешь что-то, повелитель здешнего мира? Сегодня утром стены твоего дворца казались бордовыми. Тогда их окрасил рассвет. Сейчас же…
– Серые боги покарают вас, нелюди! – раздаётся позади хриплый голос того грязного священника в порванной рясе. Следом доносится приглушённый расстоянием глухой шлепок. Как будто тяжёлый кованый сапог попал по чему-то достаточно твёрдому, но в то же время не столь звонкому как металл. И я чувствую, как душа старика уходит из этого жалкого мира.
Я невольно передёргиваю плечами.
* * *
Большая часть стражи разбежалась, как я и думал. Меньшая, слишком глупая, чтобы бежать, или слишком жалкая, чтобы предать господина, умерла быстро. В воздухе пахнет грозой. Этой ночью я уйду из этого мира, и мир знает это. И копит силы, чтобы потом в бессильной злобе выместить обиду на тех, кому он в силах отомстить.
Он сидит в тронном зале. На высоком троне, сложенном из выбеленных временем и стараниями резчиков костей. Мои пальцы оставляют пять кажущихся почти коричневыми отпечатков на высоких дверях из белого дуба. Вокруг застыли неприступными изваяниями пятеро стражников. Самых верных. Самых лучших.
Последний отблеск солнца пойман сверкающей стальной круговертью и отброшен тысячью маленьких солнечных зайчиков, слишком слабых, чтобы подарить тепло. Бесполезных и тихо умерших на жадно впитывающих кровь некогда белоснежных стенах.
Костяшки пальцев, которыми он схватился за подлокотники трона, побелели от напряжения. А взгляд мечется между мной и одной из стенных панелей, всей душой рвясь к ней, но неизменно возвращаясь ко мне. Неужели он ещё надеется спастись?
– Сир … но обойдёмся без громких титулов, – я небрежно салютую ему своим клинком.
Его пересохшие губы силятся выдавить что-то, но лишь
