Алеша, что хочешь, а Правило Курьера не нарушай. А то с тебя спросят. Рад не будешь.
Голос у Митька звучал особенно глухо, словно он говорил из туннеля. Агафонкина убедил именно этот голос больше, чем слова.
“Откуда она меня знает? – думал Агафонкин. – Выяснить надо, посмотреть на нашу первую встречу”. Думал он об этом, впрочем, без особого энтузиазма от того, что Агафонкину в этот момент было слишком хорошо, и он послушно таял, уступая Катиным ласкам.
Катя мягко отклонила попытки Агафонкина ответить взаимностью, словно сперва желала утвердить свое на него право, подтвержденное безусловностью агафонкинского оргазма. Агафонкин перестал сопротивляться и позволил ее мягким горячим губам, ее влажному требовательному языку и тонким ищущим пальцам унести себя вниз по теплой реке. Он закрыл глаза и отдался потоку, превратился в последовательность ощущений – без мыслей, намерений, воли. Так твердые кристаллы сахара теряют свою природу и тают в горячем чае, становясь подслащенной водой.
– Тебе хорошо было? – шепнула Катя ему в ложбинку ключицы. – Хорошо?
Агафонкин кивнул и погладил ее по распустившимся волосам. Он слабо застонал, подтверждая, что было хорошо.
Катя прижалась к нему, поцеловала в шею и сказала:
– Не пугай меня так больше, Алеша. Я же тебя люблю. И хочу знать, что ты меня любишь.
Она приподняла голову и заглянула в агафонкинские зеленые глаза, пытаясь разглядеть в них ответ, прежде чем задаст вопрос:
– Ты ведь любишь меня, Алеша? Я ведь твоя, да?
Как правило, Агафонкин старался не врать. Бывало, что женщинам хотелось немного поиграть, и они шептали ему слова и требовали ответных слов. Агафонкин охотно говорил эти слова, оттого что они ровным счетом ничего не значили для обоих и просто служили еще одним элементом ощущений, вроде скользящих по телу рук и губ.
С Катей, однако, слова имели значение. А значение подразумевало ответственность.
– Конечно, люблю, маленькая, – неожиданно услышал свой баритон Агафонкин. – Никого так никогда не любил.
Катя засмеялась и стала целовать его в губы, шею, плечи, шепча, глотая звуки и поцелуи:
– Мой, мой, мой…
Это нужно было решительно прекратить.
а может не нужно
– Катюша, – Агафонкин не стал ее останавливать, чтоб не испугать, не встревожить – он уже понял, что она воспринимала с опаской любую попытку Агафонкина ограничить физическую близость, – а ты почему не на репетиции?
– Как почему? Ты же мне позвонил утром и попросил никуда не ходить, ждать тебя после часа дня. Я в театр сообщила, что не здорова, и сижу, тебя жду.
Агафонкин замер, и Катя, почувствовав испуг в его теле, приподнялась на локте:
– Что, Алеша? Ты мне сам сказал…
– Так ты никуда сегодня не выходила? – спросил Агафонкин, стараясь звучать безразлично. – Даже дверь
