узкоротых мурен и каких-то странных морских членистоногих, поросших мелкой травой. Интервенция сворачивалась, отступив перед Митьком и его неспособностью отделять магическое от реального.
Тапочки оказались на месте – под большим стулом с просиженным сиденьем, ждали Агафонкина, свидетели быстро наступающей нормальности окружающего. Агафонкин сел на стул и принялся стаскивать сапоги.
– Алеша, – Митек кивнул, но улыбаться не стал, – голодный?
– Голодный. – Агафонкин кивнул на крутящуюся в районе колен акулью морду, растерянно щелкавшую зубами, пытаясь компенсировать вялой агрессией растаявшее туловище: – Давно он?
– Мансур-то? – спросил Митек. – Да со вчерашнего дня запил. Не усмотрел я, Алеша; он из Квартиры вышел, мужиков у ларька нашел, показал им Париж или что еще, раззабавил, они ему и купили… Всю ночь, видать, пил у себя в комнате: я под утро проснулся, а вокруг – пустыня. Пески, барханы, чисто – будто подметено. Но пустыня не наша, а вроде космическая: голо так, просторно, и цвета все отдельно, без теней. Население местное – ящерицы типа варанов, но пушистые, как белки. И по-русски хорошо говорили.
Мансур запивал раз, бывало два в месяц, не чаще, и в запое наполнял Квартиру видениями. Наполнял он видениями, понятно, не Квартиру, а умы ее обитателей, хотя полной ясности по этому вопросу не существовало: Матвей Никанорович часто спорил с навещавшим Квартиру математиком и астрологом Платоном Тер-Меликяном, являются мансуровские интервенции галлюцинациями или Мансур изменяет ткань повседневной реальности. В пользу последнего говорил тот факт, что мансуровские миражи пропадали не полностью, сразу, в один миг, а оставались в Квартире подолгу, тая постепенно и нехотя. Часто после мансуровских запоев по Квартире несколько дней слонялись какие-нибудь неприкаянные монстры – полуптицы-полуовцы, выпрашивая что-то у Митька на неслыханных никем языках, и стояли посреди большой комнаты никуда не ведущие обвалившиеся мосты со скачущими по ним клочками рыцарей, мешавших Матвею Никаноровичу своей возней смотреть телевизор. Митек пытался кормить монструозных созданий бородинским хлебом, но те печалились и расстроенно становились ничем.
Однажды Мансур выпил с местными алкашами что-то жидко-техническое, и Квартира на несколько дней превратилась в поле боя громадных роботов, оснащенных фантастическим оружием будущего. Бой шел несколько дней, нарушая привычную тишину и тревожа размышления Матвея Никаноровича о сути априорных форм восприятия в трудах Иммануила Канта. Мансур отказывался остановить интервенцию, уверяя, что он “только начал, а дальше они сами”, и война роботов продолжалась в Квартире почти неделю, постепенно сходя на нет без видимых для участников результатов, как часто случается с войнами и за пределами галлюцинаций.
Когда роботы, наконец, потаяли, испарившись в напоенный насилием и ионным облучением воздух Квартиры, Агафонкин спросил
