вернулся к своим делам.
Но вскоре опять отвлёкся: под потолком блеснуло северное сияние. Потом оптический эффект спустился по стене, пробежал по полу. Да-да, именно пробежал: из переливающегося разными цветами светящегося облака уже торчали две ноги в кирзачах. Ноги притопнули, подпрыгнули, хлопнули подошвой о подошву. Сияние исчезло. Приземлился на пол уже Кастор собственной персоной.
– Ага! – сказал он и выдержал театральную паузу. – Ага! А собираешься ли ты посвятить в подробности вышеслучившегося разговора своего верного заместителя Костю Цианида? Или пусть этот голодный дух обгладывает его, как свинья – арбузную корку?
– Косте эта процедура пойдёт на пользу. Отбери у него ответственность – его работоспособность только вырастет.
– Предположим. А скажем ли мы об этом Трофиму Парфёновичу?
– У меня нет секретов. Но я не мог не помочь этому… этому Андрею. Ты ведь тоже когда-то помог мне.
– Я тебе помог из корыстных побуждений. А ты вмешался не в своё дело. Какая защита? Какое покровительство? Скитаться и искупать вину – вот его путь. Я бы тебя на пару сотен лет в вечную мерзлоту упрятал за такое самоуправство. Но он – Троша, значит, – Кастор свёл глаза у переносицы и воздел к потолку руки, – сказал – пусть идёт как идёт.
– Ну, просто как добрый и злой полицейский.
– Троша не добрый. Он равнодушный полицейский. И всегда был равнодушным. А я – и злой, и добрый разом. Просто мало кто понимает мою доброту.
Кастор вспрыгнул на стол, скрючился, шмыгнул носом и изронил на пол слезинку размером с вишню. Там, где она упала на пол, линолеум зашипел и обуглился.
– Мудрено понять. Прекращал бы ты уже корчить из себя опереточного Мефистофеля, – проворчал Даниил Юрьевич.
– Не могу. Пробую – не могу! Искушение слишком велико!
– Так смени внешность на более демоническую. Чтобы вверенные тебе мунги при встрече корчились от страха и теряли волю.
– О нет, о нет, – соскочил со стола Кастор и хлопнул себя по бокам. – С этим костюмом я почти породнился.
– Может быть, возьмёшь другое имя? Эта античная двусмысленность совершенно ни к чему.
– Ты скучный и пошлый, как человек из присутствия. Чем больше противоречий – тем больше размышлений. Чем больше размышлений – тем неожиданнее выводы. Люблю, когда милые детушки, вот хоть твои к примеру, делают про меня неожиданные выводы.
– Зачем тебе их выводы? К чему? Ты выше их, ты несравнимо выше.
– Зачем? Чтобы понять себя, конечно.
– Но ты же…
– Только не пытайся меня убедить, будто прекрасно понимаешь о себе всё.
– Хм… Мне кажется, понимаю.
– Тогда у меня для тебя, друг, плохие новости. Тебе больше нечего делать в мире живых. Только тот проводит в мире живых слишком много времени, кто хочет понять о себе что-то ещё и чуть более.
