Сердце пропускает удар, а потом частит пулемётной очередью. Ты сказал всего одну фразу – донельзя простую, – но я чувствую в ней повод пойти ва-банк.
Ведь и лорд-некромант, Повелитель Хаоса из моих фэнтезийных романов, когда-то впервые попробовал свои дурманящие снадобья, не так ли?..
– А ты как думаешь? – (Улыбаюсь, плотоядно поглядывая на оставшиеся нетронутыми салфетки. Ты тем временем плотоядно поглядываешь на рыженькую официантку). – Нет, конечно.
Когда официантка скрывается в кухне, щуришься с недоверчивым смешком:
– Почему «конечно»? Вискарь с колой точно пробовала – я видел!
– Ну да, в компании. Коньяк – это очень дорого… Да и крепко для меня.
– Его же и пьют по чуть-чуть, если чистым. Как и виски. И тоже можно найти недорогой. Хотя я тут решил, что не грех иногда и пошиковать…
– Ещё бы, с твоих-то трёх повышенных стипендий. Или сколько их сейчас, четыре?
Ухмыляешься не без самодовольства.
– Именно повышенных – три… Знаешь, я, само собой, в алкоголе не разбираюсь, – (заговорщицки подаёшься вперёд), – но вот недавно с пацанами распробовал и прям… проникся. У него такой интересный вкус – какой-то не то чтобы пряный или древесный, а… – (Неопределённо шевелишь пальцами в воздухе). – Не знаю. Именно интересный. Играет, как вино – только крепче вина и не кислый. Думаю, тебе бы понравилось.
– Предлагаешь?
Стараюсь, чтобы голос не дрожал. Я не знаю, чем закончится этот вечер, – и не хочу знать. Но что-то тёмное, жуткое во мне – моя чернильная тень, реальное зло из твоих полурэповых стихов и колдовское зло из моих романов – навязчиво шипит: шанс.
Шанс – на что? Переступить ещё одну границу, чтобы было больнее?
До конца стать твоей бабочкой?..
Серьёзно киваешь.
– Да. Мне кажется, сегодня стоит. Если тебе не понравится – просто не продолжай, и всё. Ладно?
– Ладно.
– Почему ты… так смотришь?
– Как?
– Не знаю. Не как раньше.
Опускаю глаза.
– Трудно привыкнуть к тебе такому… к тебе без твоего табу на алкоголь. И ещё… Если честно, мне страшновато.
– Страшновато пить со мной?
– Да.
– Я понимаю, – произносишь тихо, с бархатной хрипотцой. В твоём лице столько боли и – проклятье – чего-то наподобие жалости, что я убеждаюсь: действительно понимаешь. – Потому и не настаиваю. Это лишь предложение. Подумай ещё.
Высокое, книжное лишь вместе только. Это так по-твоему. Несмело улыбаюсь.
– Давай. Но я заплачу за себя, можно?
Осуждающе цокаешь языком.
– Юль, ну ты же знаешь, что нельзя! Столько лет – и никак не привыкнете, Профессор, в самом-то деле…
Посмеиваясь, ты уходишь в другой зал, к барной стойке, и я вдруг чувствую, как горят лицо и тело. Рядом с тобой необязательно пить, чтобы опьянеть. Вздохнув, принимаюсь за
