В молодости все задают два вопроса – «как?» и «почему?», а в старости только один – «сколько?». Ребенок подобен дивному саду с волшебными цветами, а взрослый – унылому полю с сорняками. Дети видят мир таким, каким он должен быть, взрослые – таким, каков он есть, старики – таким, каким он быть не должен.
Мне повезло с родителями, а им – со мной: они родили меня здоровеньким и не лезли в мои мальчишеские приключения, а я не доставал их нытьем и не доставлял хлопот. Каждая мать заботится о ребенке с такой же теплотой, с какой солнце согревает землю; но почти каждый ребенок возвращает матери меньше, чем отсвечивает луна. Я был, пожалуй, исключением. Бежал к родителям по первому зову. Испытывал к ним восторженную любовь и огромное уважение. Почтительность к родителям – единственное, что может отличить ребенка от поросенка. Я обожал маму и папу. Считал их непогрешимыми. С годами я понял, что заблуждался и что непогрешимы только боги, начальники и женщины. Но в своем заблуждении не раскаиваюсь, ибо был тогда счастлив. Для ребенка мать и отец – боги, с каждым годом опускающиеся в его глазах с небес на грешную землю всё ниже и ниже… Если воспитывать в ребенке любовь и уважение к родителям и окружающим, то всё равно есть вероятность, что в юности его постигнет разочарование, а в зрелости – равнодушие; но если с детства культивировать разочарование и равнодушие, то, что его постигнет потом?
Заботливые родители должны наказывать детей в двух случаях: за наглое непослушание и за чрезмерное послушание. Лет до восьми меня никогда не наказывали. Умело не давал повода. В плохую погоду тихо сидел дома над книжками или разбирал по частям игрушки, пытаясь уразуметь – что же там внутри? А внутри ничего особенного, кроме ваты, пружинок и железок, не обнаруживалось. Я разочарованно выбрасывал сломанные игрушки через форточку, а дворовая ребятня их подымала.
В хорошую погоду любил ходить с приятелями на тихоокеанский берег; ловил рыбу, крабов и креветок. Лазил по чердакам, крышам и подвалам, как все нормальные пацаны. Однажды я звезданулся-таки с крыши сарая, но весьма удачно: не головой об асфальт, как могло бы случиться, а всего лишь пропорол ногу гвоздем, торчавшим из доски на земле. Гвоздь был здоровенный; он как по маслу вошел снизу в подошву, пробил стопу насквозь и гордо вышел сверху, пригвоздив меня, как жука в гербарии.
Детство мое было радостным и радужным, как в сказке. Небо, солнце, простор, морской воздух, друзья, свобода. Что еще нужно мальчишке, чтобы чувствовать себя счастливым? Летом вокруг благоухали фиалки; на клумбах алели тюльпаны, между которыми порхали ажурные бабочки. Среди бабочек особенно красивы были махаоны – огромные, разноцветные, величественные. Зимой бабочек, конечно, не было, зато летали волшебные узорчатые снежинки, искрился снег; и на санках я летел с горы вниз, замирая от восторга. Если есть на свете где-то рай, то это детство. Детство – утренняя улыбка радости навстречу жизни. Беспечный смех не сходил с моих губ. На детских фотках у меня всегда рот до ушей. Я любил жизнь, обожал людей, летал во сне и грезил наяву.
Улыбнитесь
