тресни! И вдруг сегодня, ты представляешь, одна митохондрия взяла да и начала бегать как микроб!». Я скептически ухмыльнулся: «Герундий! Это у тебя глюки, от чрезмерного усердия». Гера нетерпеливо махнул рукой: «Да я и сам понимаю, что это какая-то вердыщенка. Но все-таки – вдруг?! Не случайно митохондрии похожи на бактерии: имеют свою ДНК, двойную оболочку, дыхательную мембрану. Ты ведь знаешь гипотезу, что митохондрии эволюционно произошли от бактерий. А вдруг некоторые микробы могут возникать из митохондрий?!». Беспочвенный Герин оптимизм начал меня раздражать, и я изрек: «Гипотезы – мыльные пузыри, радующие легкомысленных. Герундий, кончай пудрить мне мозги. Если тебе охота дурью маяться – пожалуйста. Но выслушивать эти бредни меня уволь. Вместо того, чтобы тратить время на глупости, лучше заверши важное: напиши статью о пост-митохондриях». Глупостью мы называем чье-то действие, которое мы не одобряем.
Гера ушел раздосадованный, что друг не поддержал его энтузиазма. Я не сомневался, что он не последует совету. Тот, кто прислушивается к чужим советам, никогда никого не удивит. Хорошая чужая мысль все-таки не так хороша, как глупая своя. А если посоветуешься со всеми, то окажешься в затруднении.
Через месяц раздался телефонный звонок. В трубке слышался взволнованный голос Геры: «Приходи побыстрее. Увидишь митохондриальные микроорганизмы!». Я нехотя согласился и неспешно пошел в подвал. По дороге встретил Андрея Дрынова, и мы начали обсуждать разные разности. В конце разговора я вспомнил про звонок Геры и поведал Андрею новость. Он рассмеялся: «Это невозможно! ДНК митохондрий в тысячу раз меньше, чем ДНК бактерий». Я попытался возразить: «Микробы и бактерии не одно и тоже. Кто сказал, что речь идет о бактериях? Вдруг из митохондрий могут получаться какие-то небактериальные микроорганизмы?». Андрею захотелось посмотреть на то, чего там странное творится у Геры под микроскопом. Он пообещал вскоре тоже спуститься в подвал.
Когда я наконец пришел, Гера закричал: «Ну, где ты ходишь?! Просил же – побыстрее! Превращение ты уже пропустил. А микробы, возникшие из митохондрий, бегают недолго». Я съехидничал: «Они что – уже все разбежались?». Гера посадил меня за микроскоп. Я взглянул. В поле зрения виднелись точки (митохондрии), их было полсотни, и какие-то кружочки, их было столько же. Все были неподвижны. «Да нет тут никаких микробов», – констатировал я. Гера отстранил меня, глянул в окуляры и огорченно произнес: «Да, теперь не двигаются. А каких-то полчаса назад быстро бегали. Просил же тебя прийти поскорее!». Я не знал, что и думать. С одной стороны, никаких движущихся микробов не было. С другой стороны, я хорошо знал Беляева: он врать не будет. В это время в подвал ввалился Дрынов. Увидев, что микробов нет, он ухмыльнулся и удовлетворенно хмыкнул: «Чудес на свете не бывает». Я возразил: «Чудо это реальность, к которой еще не привыкли. Мы не верим в невероятное до тех пор, пока не увидим, что в это поверили все». Дрынов хитро взглянул на Беляева и произнес с намеком: «Чудеса случаются
